Цветы на моей могиле

Часть первая. Путешествие первое. Семейные узы

Колокол пробил пять раз, с каждым ударом тело становилось все тяжелее и холоднее. Застучала по мостовой трость матери-настоятельницы. Это значит, что нужно сбрасывать теплое и такое мягкое церковное одеяло, ставить свинцовые ноги на ледяной пол и бежать в корпус госпиталя, чтобы успеть умыться теплой водой до того, как она остынет после старших сестер-наставниц. В сестринском корпусе не было душевых, как не было и столовой, и огромной залы с камином и книгами, да и просто камина тоже не было. Не велика потеря – пробежаться молодым коровушкам метров сто, не чувствуя ступней от мороза и усталости.

И мы побежали, все двадцать сестер церкви, повизгивая, расталкивая друг друга локтями и грозя оттоптать ноги, ринулись по ступеням вниз, вывалились в церковный двор, пробежав его с хихиканьем под одобрительный гул возниц, разносчиков и других слуг мужского пола, ворвались в медицинское отделение с черного входа, пробежались по коридорам в душевые и, попискивая от уже прохладных струй воды, смыли с себя позолоту сна.

Нас уже ждали накрахмаленные и пахнущие мылом серые платья, юбки которых доходили до середины голени, но при первой носке стоящие смешным колоколом. Но, разумеется, ни одна из сестер не смеет даже улыбнуться при виде такой картины.

Уже через пару минут двадцать серых колокольчиков выстроились в четыре колонны перед матерью-настоятельницей и старшей сестрой Магдой. Инес, мать церкви Святой Мадлен, теплым взглядом своих фиалковых глаз прошлась по нашим лицам. Ее седые длинные волосы как обычно были скручены в плотный узел на затылке, а на черном, сделанном из вермальской шерсти, платье алела длань, олицетворявшая Святую Пятерку, у большого пальца которой приютился белый крест святой Мадлен-Избавительницы.

Сестра Магда нас своим теплом не одаривала. Она с радостью выставила бы нас из приюта побираться и отдаваться мужчинам за кусок хлеба (последнее с легкостью можно было прочитать у нее на лице, как и то, что она всех нас считает падшими девицами, недостойными приюта святой). Потому за глаза мы называли ее мачехой Магдой.

 Хриплый голос матери-настоятельницы произнес извечное прошение: «Святая Мадлен-Избавительница, позволь добрым дочерям твоим войти в сей светлый Дом и нести людям избавление от страданий».

И наш дружный хор: «Просим!».

Сегодня наша пятерка занимается перевязкой пациентов. Хоть война с Блаженным Королем Кидании за северные территории уже закончилась, говорят, что в море еще происходят редкие стычки между киданийцами и франкийцами. Потому большая часть квалифицированных магов-клиников оставалась на границе. Наш маг, служащий при госпитале, тоже еще не вернулся. Хотя раненных у нас немного, в основном те, у кого хватило ума ввязаться в драку или дуэль, но не хватило денег на услуги хоть какого-нибудь мага, работы в медицинском отделении хватало – болезни еще никто не отменял.

Сута, наша сестра-наставница, отправила меня кипятить бинты. Честное слово, хуже этой работы только уборка за больными. Обваренные руки хотя бы перестают вонять мочой, запах которой въедается в кожу после уборки трехдневной давности.

Бинты, обычно, стерилизовала младшая сестра Ория, но она умерла позапрошлой ночью после долгой и мучительной болезни. В церковный госпиталь приходили люди с различными недугами, порой принося с собой и заразные болезни. Защититься мы могли лишь повязками, пропитанными травами, от которых кружиться голова начинала уже на двадцатой минуте, да молитвами святой Мадлен.

В Чернокнижии говорится, что святая Мадлен, первая женщина-клиник, сама себя излечила от смертельной болезни, а после смерти еще и стала первой женщиной-святой. Многие девочки в нашем церковном приюте носили ее имя, в том числе и я, хотя при рождении родители дали мне другое имя. Но к тому времени, как я попала под крыло матери-настоятельницы, оно выветрилось из моей памяти, как и лицо той, что родила меня на свет.

Ноги в серых башмаках обожгло холодом, и я почти бегом пересекла двор, чтобы мачеха Магда не увидела, как я темнейшим образом разлила воду из колодца, освященного отцом Прафием. На самом деле отец Прафий просто-напросто свалился в этот самый колодец, когда пьянющий заявился после отмечания Ночи Святой Пятерки. Ругался он как тысячи темных под дланью святого Урия, который спустился в Огненное царство, чтобы утихомирить завывающих бесов, мешающих ему молиться. Эта ругань Прафия и помогла обнаружить его на утро. Правду говорят, что отцу церкви и море по колено, а пьяному так и вовсе по щиколотку.

Я хихикнула, и тут же по спине покатились холодные капли пота, когда услышала до боли знакомое покашливание. Мачеха Магда. Я медленно обернулась и уткнулась взглядом в такие же серые туфли, как и у меня.

– Сестра Мадлен, - женщина со свистом втянула в легкие воздух для того, чтобы сжечь меня пламенем Огненного царства или же вылить на голову ушат словесных помоев. – Ваше непозволительное поведение бросает тень не только на ваших сестер и церковь, но и на саму святую Мадлен, именем которой вы удостоены были назваться. Нося такое имя, вы смеете хохотать как…как…

– Как кто, сестра Магда? – вскинула я голову, чтобы встретиться взглядом с зеленым прищуром этой змеи Магды.

Мачеха оглянулась по сторонам и выпалила:

– Как чародейка!

Темнейшее оскорбление, по мнению сестры Магды. Ведь чародейки, из того же источника, славят темное искусство, едят младенцев, ложатся в постель с мужчинами до брака и, о ужас, ходят в брюках.

– Простите невинное дитя, сестра Магда, этого больше не повторится.

По взгляду можно было понять, какого она мнения обо мне и моей невинности.

– Займись лучше перевязкой, непутевая девчонка.

Все помещение было заставлено койками с больными, всюду раздавались всхлипы и стоны. Первое время я слышала их даже во сне и все порывалась куда-то бежать и что-то делать. Со временем слух притупляется, и начинаешь воспринимать все как работу – нудную, сложную и грязную работу. После череды перевязанных голов, ног, животов перед глазами только серое пятно, а в ушах стоит равномерный гул. Я успела пройти несколько коек, прежде чем услышала голос, беспрестанно повторяющий «Сара». Обернулась. На меня смотрели усталые больные глаза, на исхудавшем от болезни лице они казались несуразно большими.