Дань плодородию

Часть 1

Лето буяло красками и радовало тело зноем. До осени еще далеко. Пора работ, которая прокормит зиму. Говорят, что пора любви — весна. Но сердцу все равно, какое на дворе время года, лишь бы вновь почувствовать колотящееся внутри груди чувство, которое так и рвется к желанному человеку.

Стоя у молоденькой березы, Томира всем телом жалась к дереву. Словно прося удержать ее. Не дать совершить глупость. Ноги требовали движения и переминались с мысков на пятки, а тонкие девичьи пальцы перетирали в руках листик.

Ветер неторопливо играл с кончиком ее косы и подолом домашнего сарафана, которые были почти на одном уровне с коленями. Трава щекотала голые ступни и лодыжки, а ветки дерева то и дело норовили поиграть, легко касаясь открытой кожи рук. Природа словно шептала, что хочет внимания. Нуждалась в заботе нежных, но хозяйственных рук красавицы.

- Опять смотришь за ним? - послышался за спиной насмешливый голос сестры.

Даже не оборачиваясь, чтобы узнать, что на самом деле хотела родственница, так похожая на нее саму, Томира лишь цыкнула на младшую. Она была очень занята, ловя каждое движение человека, стоящего в двух домах от нее. Молодой парень разгружал мешки с телеги и заносил их за дом.

Не было ничего прекраснее голубых очей Данила для Томиры. Как только она вглядывалась в них, вокруг мерк весь мир, все становилось неважным. Затмить их свет могла разве что его улыбка. Но как бы девушка не пыталась поймать ее, все не получалось. Настасье из соседней хаты, Маришке — дочери кузнеца, да даже невзрачной Зоряне из соседнего поселка, которая наведывалась на их базарище с батьком и братьями, улыбался блондин Данило. Но не ей.

- Слышала? Говорят, что Дарина сошла с дому. Только неделя празднеств началась, а она даже вещи бросила и сбежала ночью из села.

- Дарина? - от удивления Томира даже прервала свой ежедневный ритуал и таки посмотрела на сестру, которая стояла в шаге от нее. В думах тут же всплыла улыбчивая и светлоликая девушка, которая часто ей помогала и нередко угощала булочкой, оставшейся после рыночных торгов. Ее отец был самым лучшим пекарем на ближайшие села.

- Да. Пошла вечером с девчатами гулять, и не вернулась.

- Кто говорит?

- Да все те же девчата. Злата и Милава вернулись домой и сказали, что расстались с дариной возле путеводного камня, за опушкой.

- И что? - не поняла Томира. Ее мысли то и дело возвращались к Данилу - не ушел ли.

- Да то, что в потемках возле путеводного камня только парочки встречаются. Хотя откуда тебе знать, - сказала с усмешкой, словно намекая, что знает то, чего ей не узнать.

Этот камень в огород старшей сестры часто летел. Если посчитать, можно собрать целую гору. Имя Тихосавы хоть и значит “тихие слова”, но та всегда умела больно кольнуть, хоть и любила сестру. Доверяла ей свои секреты. Томира первая узнала, что Тиха целовалась с Николой за сеновалом. Она, а не мать. Да, конечно, мама тоже потом узнала, но первой же тайну доверили именно ей.

- С кем? - сделав вид, что пропустила неприятные слова мимо, спросила Томира.

- А кто его знает? Не вернулась же. Только письмо на родительском крыльце утром нашли, с накорябанными буквами, чтобы не искали ее. Мол, не вынесет позора. Видать, жонишок оказался не только рукастый, вот она со страху перед батей и сбежала. Всем известно, что старший Никифор держит ее и сына в строгости. А рука у него хоть и вкусные пироги делает, а тяжела.

Закусив нижнюю губу в задумчивости, Томира обернулась и бросила взгляд на то место, где еще не так давно стоял Данило. Но того и след простыл, только телега уже пустая ждала пока ее уберут с переднего двора.

- Тиха, Тома! - девушки вздрогнули от материнского крика. - Что, заневестились, так и печь не бела? А ну быстро зашуршали в дом и сготовили обед. Отец скоро с поля придет, а у вас еще и вода не кипела. А мне со скотиной пораться.

Девушки тут же зашелестели подолами, вбегая в дом. Мать добрая — крикнет и успокоиться, но отца голодным оставлять не хотелось. Сколько он летом наработает, столько они зимой есть будут.

***

Близился День Плодородия — пик летнего солнцестояния, в который все по вечеру соберутся у реки Туманка, будут прыгать через костер и молить Ярило о плодородной поре на полях, в реке, да в лесу. Чтобы пшеница была рясна, ягод да грибов полны корзины собирались, а рыба сама в сети плыла.

Солнцеликий Бог не обходил своею милостью их поселение, и на памяти старожилов не было в их краях голоду. Поэтому все родители с радостью пускали молодняк резвиться у речного костра, недалеко от лесной опушки за селом. Даром, что каждый год через месяцок начиналась пора свадеб опосля свята. Так то ведь хорошо, что слюбилося, коли по согласию.

Жизнь не казалась сложной, ведь что нужно: горячая печка, полный погреб да любимый человек под боком. Кто-то верил в то, что хорошая дань, брошенная в костер Ярило поможет пережить очередную зиму, а кто-то верил, что только своим трудом можно добиться лучшей жизни. Одно другому не мешало, да и на празднике все любили повеселиться, от мала до велика.

Томира же всем сердцем верила, что на этом празднестве Данило наконец-то обратит на нее внимание и жизнь станет намного счастливее. Несмотря на ветреность молодого парня, девица была уверена, что благодаря ей он изменится. Ведь так любить как она его не сможет больше никто.

И мать и отец девушки, да даже ее беззаботная младшая сестра замечали, как чахнет по односельчанину их красавица на выданье. Говорили родители и с главой их общины — отцом Данилы. Но тот только рукой махнул, мол, дело молодое. Батя пытался запрещать ходить хвостом по местам, где бывает возлюбленный дочери. Маменька слезно просила не быть преданной собакой тому, кто попортил половину села. Но Томира была глуха к их словам. Не видели ее карие глаза никого, кроме Данилы. Тонкие девичьи руки хотели касаться только его стана, а уши слышать только его голос. Но Доля и Недоля, видимо, решили вмешаться.*