Дары и судьба

Дары и судьба

Звери и птицы выстилают пухом гнезда и норы, готовясь привести в мир потомство. Так поступают и люди, но их дары — иные. Они дарят то, что им всего дороже, не становясь, однако, беднее.

Когда у господина Элэндиля и госпожи Вэньялайрэ родился третий ребенок, первым с подарком успел средний — уже не младший — сын.

Над колыбелькой к деревянному обручу он подвесил на шнурке маленькую фигурку — игрушечную черно-белую собачку, которую сам ребенком не выпускал из рук.

— Пусть у него будет много друзей — и много собак! — пожелал новорожденному брату юный Анартир, ответственный владелец одной борзой, одной гончей и одной норной.

Старший сын принес небольшой флакончик бледно-голубого стекла, наполненный морской водой.

— Прости, эмилинья, — серьезно сказал он матери, — но это то, что я люблю больше всего на свете.

Все семья знала, что через два года, как только Исилиону исполнится двадцать пять и он станет совершеннолетним, он отправится в далекое плаванье к Срединным землям.

Потом приехали родители матери.

— Ах, анэлья, я думала, у меня еще есть пара недель в запасе до родов, как я ошиблась! — сокрушалась госпожа Вэньятуилэ, целуя по очереди дочь и новорожденного внука, пока ее муж, господин Таутамо, поздравлял зятя.

После их ухода над колыбелькой качались серебряный карандаш — маленький, но совершенно настоящий, — и такая же маленькая золотая арфа, совершенно игрушечная: дед, мастер-кораблестроитель, не терпел непрактичных подарков, а его горячо любящая и любимая жена, полная ему противоположность, дарила лишь то, что приносит радость и веселье.

На следующий день с визитом пришли дед и бабка с другой стороны: господин Айрэндиль и госпожа Акайрис.

— Я немного предсказуем, — сказал адмирал, вешая свой подарок: маленький кораблик, искусно сработанный из дерева, с парусами из лоскутков черного шелка и с настоящим, хотя совсем крохотным, вымпелом Военного флота.

Такие же кораблики достались в свое время и Исилиону с Анартиром, и Элэндилю с Виньятаном, его младшим братом.

— А это чтобы мой внук помнил, что кроме моря и кораблей, дальних плаваний и дел государства есть этот остров и радости обычной жизни, — и бабушка Акайрис повесила над колыбелькой игрушечную белую овечку.

Через две недели, согласно обычаю, который эдайн переняли у эльфов еще в Бэлэрианде, состоялась церемония эссэ-кармэ, именаречения, на которую приглашали самых близких родственников.

К тому времени над колыбелью новорожденного качалось, сверкало и даже позванивало множество подарков: золотое яблочко прислала прабабушка Кэмэндильмэ, прозванная Орвахэри — Госпожа Яблок. Серебряный свиток — совсем как наполовину скрученный маленький листок пергамента — прислала прабабушки Атаниэль: на свитке мельчайшими тэнгвами были выгравированы имена всех Валар. Такие свитки, только пергаментные и большие, было принято вешать над колыбелями в Андустаре.

— От кого эта прелестная вещица? — спросила у дочери госпожа Вэньятуилэ, любуясь изящным, с высоким каблуком, женским башмачком из золотой сетки, украшенным, словно пряжкой, искоркой-бриллиантом.

— От Амаурэа.

— Это правильно: надо, чтобы молодой человек, когда придет его пора, думал о девушках и браке, а не только о кораблях и гончих псах. …Как дела у Амаурэа?

— По-прежнему, — вздохнула Вэньялайрэ.

Ее мать поджала губы.

— Придется мне переговорить с господином Наследником, чтобы он перестал кружить голову бедной девочке. Подумать только, половина молодых людей хорошего происхождения влюблена в мою племянницу, а вторая половина не влюблена в нее только потому, что Амаурэа успела им отказать. А господин мой Анкалимон не скажет ни «да», ни «нет»! Уже мог бы и сам догадаться, что если хочет жену под стать себе, то прекраснее Амаурэа он никого не найдет! А она может и передумать!

— Боюсь, соединенное действие любви и желания стать королевой слишком сильно, чтобы Амаурэа передумала…

Когда все гости собрались у колыбели, Элэндиль повесил над колыбелью сына маленький серебряный меч.

— Этот андамакиль повесил над моей колыбелью мой дед. Хочу подарить его сыну вместе с именем его прадеда, вместе с именем, которое носил первый из нашего рода, ступивший на землю Нумэнора, — Арундэль.

В середине круга мать, не говоря ни слова, повесила белый, словно светящийся собственным светом опал.

— Почему ты выбрал меч? — спросила она вечером, когда все гости ушли и разъехались.

— В сыне я вижу то же, что и в Миссэлинквэ: благолепие эльдар — и благую силу их духа, разума и рук, — ответил ей муж.

Ночью он, вдруг проснувшись, увидел, что жена стоит над колыбелькой.

— Что с тобой, аримэльдэ?

— Мне привиделось, будто я смотрю на подарки, но это не те талисманы, что висят здесь. Другие. И во сне я знала, что эти подвески — судьба нашего сына. Из того, что есть здесь, в том хороводе были только собачка Анартира и твой меч. А все остальное… помню, там был зеленый, как апрель, берилл. И серебряная башенка. А мой дар превратился вырезанную из белого опала парящую чайку.