Даулагири.

Даулагири

Давеча вернулся из путешествия вокруг горы Даулагири. Я нисколько не преувеличиваю, называя путешествием эту без малого сотню километров, пройденную за десяток дней. Видел я отнюдь не всё, но без сомнения достаточно, чтоб иметь некий кругозор, и назову этот маршрут красивейшим из всего, встреченного доселе. На третий день пути нарекал тропу не иначе как Индиана-Джонсовской, в полноте в живую проходя приключения, столь увлекательно выглядящие на экранах.
Тропа велась меж рисовых полей и хижин, сложенных из камня без раствора и глины и камнем же крытых; встречался крестьянин с сохой на плече и охотник с дульнозарядным мушкетом; дорога устремлялась ввысь через сосновый бор по крошечной полочке, обложенной булыжником, издалека похожей на стены древних бастионов, и тут же снова ныряла в духоту субтропического леса по выбитым в монолите скалы гигантским ступеням, где уже поджидали кровососущие пауки и вездесущие пиявки. Пара бревен, брошенных через бешеный поток, открывала путь к горячим купальням, спрятанным под скалой у ледяного водопада.
Дальше – покинутые селения и пара жилых хуторов; словно золотым песком полные слюдяным блеском реки.
Все чаще не ясно – человеческая ли тропа, звериная ли; все чаще срываются из-под ног в пропасть камни и целые пласты земли, и лишь безрассудные прыжки позволяют преодолеть участок пути; все чаще в разрывах туч сияют белизной купола дворцов небожителей.
Стена грязно-серого льда, бесконечная морена, изрытая оспинами отекающей глины. К счастью, не прикрыты гигантские трещины в теле ледника.
Останки разбитого вертолёта, а в облачной пелене - пирамида скалы, неотличная от купола храма Ангкор.
Потом безумный снегопад и штормовой ветер, застигшие перед самым перевалом на пяти тысячах.
Потом ночной мороз и штиль, декорация нечеловеческой феерии – убелённая долина, бриллиантовой россыпью искрящаяся в свете молодого месяца, и непередаваемый, неизвестный мне оттенок неба.
Утро.
Перевал.
5300.
5500.
Обледенелый склон.
Кисоньки, кошечки, где же вы, где, коготки стальные?
Намёк на тропу. Хвала свежему снегу: держит ногу, коли по щиколотку, по колено. Тропить. Тропить шесть часов кряду.
Порою тонок слой – рубить ступени, в прошлогоднем насте, во льду, зацепиться бы хоть кромкой, эх кошки-кошечки.
Три срыва. Всего. Над скальными сбросами свежий снег был глубок – хвала богам и духам шторма, но вот по старому льду поехал целый пласт…
А в голове – «так лучше, чем от водки и от простуд».
Дальше по склону снова тропить, рубить, снова вверх, ни встать, ни остановиться – ложится облако, и только телом – там верх, покуда вверх не к обрыву.
Транс.
Медитативный?
Боевой?
Гребень. Ветер сбивает с ног и раздирает занавесь марева, обнажая в миг величественные заснеженные Нилгири, долину Кали Гандаки, просторы уводящего в Тибет высокогорного королевства Мустанг и каменистую, отмеченную чортэнами, тропинку вниз.
Выжили.
Снова.
Ещё раз.