Дед

Дед

Я почти не помню своего деда. Одного своего деда, другого я не знала вообще - только девичья фамилия матери да ее отчество, вот и весь дед. Потом, много позже прислали его фото, фронтовые, франтом он сидел в военной форме, красивый и удивительно похожий на мать.

Этого «первого» деда я видела ещё девочкой, может, лет 12 мне было, или того меньше. Он плохо видел уже тогда, и я хорошо запомнила его очки в толстой оправе, такие же толстые, сильно увеличивающие глаза. Из-за этих очков на меня смотрели голубые глаза. Дед в то время был уже пожилым человеком, я понимаю это только сейчас, тогда он был просто кем-то, кого я видела впервые, но кто был мне очень рад и заботился обо мне. Я помню его огромные руки, под стать глазам в очках, эти руки сажали меня на колени, обнимали. Ещё пек он мне блины в печке. Такое случилось впервые, чтобы кто-то для меня пек блины в печи, настоящей русской печи, точнее белорусской, потому что дед жил в Могилёвской области Белоруссии. Бабушка к тому времени стала видеть ещё хуже, чем он, почти ослепла, и все хозяйство вёл он.

Мне это казалось магией, чудом, печь в такой печи блины. А дед оказался волшебником - блины получались толстые, румяные, они надувались, когда он доставал из оттуда, из этого жара и огня, и были такими вкусными!

И вот живут в памяти эти блины, сложённые стопкой на лавке у печки, этот большой человек с такими же большими руками и большими глазами. Я была далекой, редкой внучкой, которой не натешишься, да ещё и, наверное, боялась его. А он и не настаивал, понимал все.

Мне кажется, он ещё показывал мне свои медали, или это подсознание заботливо подсовывает желаемую картинку, не знаю. Но он воевал.
Потом, много позже, внимательно читая его наградной лист, я словно знакомилась с ним заново. Я вдруг с удивлением обнаружила, что по национальности он был записан украинцем, хотя родился и жил в Белоруссии. Такой белорусский украинец. Вот и разбавили кровь.

И дед воевал. Я даже не знаю, кем он был по профессии, водитель, или рабочий, или слесарь, кем были тогда, в 40-е годы те люди, которые жили в белорусской деревне. И вот он оставил жену с маленькими, уже бывшими на свете детьми, моя тетя уже родилась тогда, и пошёл на фронт. Дали ему, наверное, автомат, шинель, или ружьё. Что-то ведь дали, потому что он довоевал до Берлина.

Я была в Берлине. Берлин был прекрасен. Мне в тот момент, когда мы там были и фотографировались на вытоптанном туристами поле перед Рейхстагом, и не пришла мысль в голову, что тут был и мой дед. И такие раздвинутые во времени, мы ходили по одному городу и одним и тем же улицам. Только в моем городе не было войны.

А в его городе была, и он, матерясь, а я уверена, что матерясь, бежал по нему, стрелял. За те бои его наградили медалью «За отвагу», в уличных боях в Берлине он уничтожил 8 гитлеровцев и за проявленное мужество был представлен к награде. Мой дед с большими руками, плохим зрением, который любил меня, а я уверена, что любил, мой дед неоднократно проявлял отвагу и мужество в бою, уничтожал вражеских солдат, освобождал захваченные врагом территории.

Я не знаю, как он потом жил, думал ли об этом, о той войне, о пережитом ужасе, страхе, боли, потерях. За время оккупации в их с бабушкой семье умерло двое детей, потом он сам убивал фашистов. Я не знаю, есть ли какой-то выключатель, тумблер в голове, который убирает одни мысли и оставляет другие. Он никогда не говорил со мной про войну, во всяком случае, я этого не помню.

Но я всегда горюю при мысли, что это было в его жизни, его, бабушки, в жизни другого деда и другой бабушки, что им пришлось это пережить, а потом все жизнь нести в своём сердце.

Как бы мне хотелось, чтобы они просто жили, как жили до войны, но без войны, пусть даже трудно, но мирно. Как было бы хорошо, если бы все были живы, хотя они и выжили в то страшное время, если бы они не прошли эти страшные испытания, эту страшную кару, отведённую им судьбой. И даже пережив это время, которое сейчас кажется невозможным, неподъемным для человека, они как-то смогли идти дальше, жить, рожать и растить детей.

Мой дед, такой очень простой человек с могучими руками, этими руками создавал историю, в которой потом нашлось место всем – детям, внукам, внучкам, и еще многим людям, которым просто посчастливилось жить в мирное время.

Дед, спасибо тебе, что ты сдюжил.

Не знаю, сдюжу ли я. Но если мне вдруг захочется примеров подлинных подвигов в жизни – я знаю, ты был. И была бабушка, которая выжила в оккупации, и другой дед, артиллеристом прошедший всю войну и твою родную Белоруссию, и дядя моей мамы, погибший в госпитале от ран.

Все эти жизни и есть подвиг.