Продавщица пришпилила к стеклу табличку “Перерыв 15 мин.” у меня на глазах: хлопнула картонку на стекло и пошла, переваливаясь, прочь — наверное, в туалет в ближайшем торговом центре. Я с тоской глянула ей вслед и поплелась к метро.
Сотенную, которую сжимала в кулаке, бросила бомжу-гармонисту в подземном переходе. Он сидел тут не первую неделю, играл военные песни, подпевал срывающимся басом. Когда в футляр от гармони кидали мелочь, шевелил жиденьикими рыжими бровями. Пару раз я и сама бросала ему монетки; оставался глух, как пень.
Сунула “кофейную” сотню в побитое молью нафталиново-бархатное футлярное нутро, пошла дальше. И угодила каблуком в решётку. Навернулась.
Встать помог какой-то мужик. Было стыдно поднять глаза, я буркнула “спасибо” и полезла за салфетками — хоть как-то почистить бежевое пальто. На подол налипла шелуха от семечек — пока чистила, чуть не стошнило. Потом на автомате захлопала по карманам: на месте ли телефон, проездной. Вспомнила, что убирала их в сумку. Сумки не было.
Оказалось, мужик, который мне помог, до сих пор стоит рядом и держит её в руках. Всплеск адреналина на время перебил даже головную боль.
— Спасибо, — ещё раз буркнула я и подхватила свою Chanel с рынка в Люблино. Всё-таки мазнула взглядом по мужику — а это оказался тот самый бомж. Он угрюмо зырил и протягивал карамельку на тёмной ладони. Кожа была, как ореховая скорлупа: сморщенная и в прожилках.
От растерянности я взяла конфету — решила, что выкину по пути. Но в вагоне метро от головной боли начало мутить, так что я быстренько развернула фантик и закинула в рот гладкий зелёный шарик. Пока доехала до работы, голову почти отпустило, да и весь день прошёл на удивление неплохо.
***
Вернувшись домой и покончив с делами, я намазала паштетом маковую булку и устроилась с ноутбуком, предвкушая приятный вечер.
Пять минут сериала — и сверху задребезжала дрель.
Одиннадцатый час ночи. Я его ненавижу.
В детстве у меня было злобное, но вполне праведное желание иметь такой пультик, как от телевизора, но чтобы он отключал все электрические приборы в округе. Тогда моя злость была направлена на прыщавого рэпера за стенкой. Позже появился ночной клуб через улицу, автолюбители громкой музыки... Представить только: один щелчок, и выключатся все колонки, магнитолы, усилители! И дрели тоже.
Этот звук всверливался в мозг. Я подключила наушники, забилась под одеяло и начала бормотать вслух какую-то фигню, лишь бы заглушить дребезг. Через пару минут выдохлась и умолкла. И с облегчением поняла, что дрель тоже молчит.
***
На следующее утро снова накрыла мигрень. Всё вокруг плыло в мутноватом, как несвежий бульон, тумане.
В переходе снова встретила вчерашнего бомжа. Не дожидаясь, пока я подойду, он отложил гармонь и сгорбившись закосолапил навстречу. Я вздрогнула, но ретироваться не посмела, только вскинула перед грудью сумку — отгородиться от его вони и нищеты. Хотя вообще-то этот бомж не вонял; пах только старостью немного, как все пожилые. Насупленно глядя, сунул ещё одну карамельку.
— Не на то тратишь, — с укоризной произнёс он и тяжёлой медвежьей походкой вернулся к своему гнезду из ящиков и газет.
Я растерянно потопталась. Потом достала сотенную на кофе, подскочила к нему, бросила не глядя и заковыляла прочь со смешанным чувством стыда и облегчения.
“Не на то тратишь”. О чём это он?
В метро снова мутило. С открытием новых станций на переходах с кольца образовалась жуткая давка, в старых вагонах без кондиционера было слишком душно. Я уже потянулась к форточке, но меня опередила какая-то женщина. Приятная прохлада… Секунду спустя волосатая мужская рука резко захлопнула форточку. Женщина недовольно оглянулась:
— Вы не зажаритесь?
— Хотите похолоднее — валите в другое место.
Пассажиры зароптали: жарко было не мне одной. Но больше никто открыть форточку не посмел: мужик стоял там, как злобный тупой босс. Не боли голова, встала бы, и открыла, и плюнула бы ему в морду, будь я в особо скверном настроении. Но сегодня было не до того, и единственное, что я сделала, — снова разжевала карамель. По языку разошёлся мятный холодок.
“Босс” свалил на следующей станции, а на пересадке на красную ветку вообще вышла целая толпа, и в вагоне стало совсем просторно. “Едем, как цари”, — вспомнила я старую фразочку и в одиночку расположилась на пружинистом коричневом диване между дверей.
Слова старика по-прежнему крутились в голове. “Не на то тратишь”. “Не на то тратишь”. Я даже не заметила, как сошла на нет головная боль.