Делай, что должно

Глава 1. ПЕРЕКРЕСТКИ

– Я ведь, считай, здешняя, – сидящая у огня Мари-Мадлен поправила выбившуюся из-под платка прядь, ночной ветерок, зацепив за кончик невидимыми пальцами, вытащил ее обратно и, словно играя, бросил в лицо. – Выросла при монастыре в Морбиане, – сначала меня воспитывали приемные родители, потом сестры. Мать Бенедетта даже взяла меня в ученицы, дала кое-какое образование… Но через несколько лет она скончалась, – и понеслось. Потом расскажу, если выдастся время.

- Почему не сейчас? – я подбросила в огонь толстую ветку.

Магда вздохнула и пожала плечами.

Костерок горел ровно, огораживая поляну невидимым кругом тусклого теплого света, - и чуждый мне лес, днем - похожий на наш, но ночью - гораздо более суровый и темный, – приглядывался к нам издали, не решаясь пересечь черту. Лес удивлялся: что они делают здесь, три молодые женщины, такие разные, – но объединенные чем-то неуловимым, что угадывалось в их повадке, блеске глаз, обращенных друг к другу словах? Идущий с ними странноватый молодой парень и двое малых детей (эти «шли» обычно на руках у женщин) были не главными и пока не в счет, - а потому лес был к ним более равнодушен: не одаривал, но и не испытывал.

Одна из женщин – черноволосая красавица с огромными колдовскими глазами, – совершенно утомившись от длинного перехода по бездорожью, а еще больше от попыток угомонить детей, – спала чутким сном в наскоро сделанном шалаше – просто закутке у ствола большой ели, под низко свесившимися ветками, обложенными дополнительными слоями нарубленных еловых «лап». Такие же ветки с расстеленным поверх плащом служили нынче кроватью ей и детям, – ведь они оба, и мальчик, и девочка были ее, более того, – и лес, и обе спутницы черноволосой видели, что месяцев через семь, если все пойдет как надо, ей суждено стать матерью еще одного сына.

Возле этого странного шатра, словно охраняя его, растянулся прямо на земле высоченный тощий парень: этот совершенно не привык к долгим дорогам, а потому к моменту привала вообще слабо понимал, что к чему, и где он находится.

Две другие путешественницы – изящная маленькая блондинка с прозрачно-голубыми, как чистый ручей, глазами, и высокая рыжая с простоватым лицом и толстой косой на плече, - грелись у костерка. Светловолосая говорила, ее подруга слушала, время от времени подкармливая огонь сухими веточками.

***

– Матушка, почему отец думает, что я смогу заменить ему вас, будто день темну ночку?

Девочка с прозрачными, как весенние льдинки, глазами, смотри на тощую немолодую женщину в высоком чепце.

– Что ты несешь, дочь? Кто кого кому заменит?

– Просто он смотрит на меня этак ласково и говорит: «День темен, да ночка светла». Или: «На день и на ночь забавы разны». Или еще: «Женку хвали телом, а дочку делом… А вот кабы наоборот». Только он не вслух, а в голове своей говорит. Особливо когда я полы в доме мою или огород пропалываю… Вы чего, матушка, так нахмурились, что аж на душу вашу тучка нашла?

– Ничего, Мадлен. Пустое. А полы в хате того, не мой больше. Сама управлюсь.

***

– Венсан, муж мой, ты давал обет монастырю за свое исцеление, как же ты можешь теперь? Как ты можешь?! Госпожа настоятельница отдала нам эту сиротку вовсе не для того, чтобы ты думал о ней свои бесовские мысли…

– Думал? А почем тебе – или ей – знать, что именно я думал? Кто она такая, чтобы слышать, о чем я думаю? Святая Трефина? А я скажу тебе, Уна, что с этим ребенком крепко нечисто. Глянь хоть на ее глаза, – они совершенно прозрачные, словно у водяной старухи, и смотрят так, что выворачивают душу. Откуда ее взяла мать Бенедет, ты знаешь? Сиротка, ха! А я тебе скажу: она пожалела подменыша. Того, от которого отказалась мать, обнаружив в колыбели заместо пропавшего родного дитятка. Она – не человек, Уна, и лучше бы ей вовсе пропасть.

***

– Собирайся, дочка, собирайся. Ты уж большая, пора тебе идти в монастырь, там позаботятся о твоей душе.

– Почему бы вам не заботиться о моей душе, матушка, как это было раньше?

– Я стара, дитятко. Чему тебя научит старуха…

– Нет, матушка. Я же вижу: вы боитесь. В вашем сердце зеленым-зелено. И холодно. Будто море замерзло.

***

– Мать Бенедетта, я - человек?

– Любой, кто принял святое крещение, является человеком.

– Даже ведьмин подменыш? Даже фея?

– Кто угодно. Если Христос принял тебя в свое сердце, – твоя судьба меняется. Становится определенной. Ты больше не сможешь уйти в сторону – в лес, в реку, или, скажем, в холмы: только вверх, если праведна, или вниз, если отягощена грехами, и ждать суда, что свершит над нами Господь. Почему ты немного другая, чем все мы, – Бог весть, но ты – одна из нас, не бойся, дитя мое...

– Откуда я взялась, мать Бенедетта? Как я оказалась здесь?

– Ты – издалека, дитя. Нет-нет, не из Страны птиц или с Яблочного острова. Ты из дальней земли на восход отсюда. Если идти или ехать далеко-далеко, дальше от моря и вглубь земель, то где-то будет такой же лес – тот, в котором ты родилась. Тебя родила человеческая женщина, дочь моя. Человеческая женщина от человеческого мужчины, – она уже умерла, а он живой… А имя твое, Мари-Мадлен, я дала тебе потому, что ты должна искупить грех своей матери, виновной в прелюбодеянии.