Делай, что должно

Глава 22. КТО ПРИДЕТ К ТЕБЕ

До переправы я так и не добралась. Все подступы к реке были запружены людьми, а перед нею, на склоне, царил настоящий ад: беспорядочная рукопашная драка в темноте, которая подсвечивалась взрывами и вспышками выстрелов. Ни о каком боевом порядке уже не было и речи, – было темно, холодный ветер нес дождь вперемешку с крупными хлопьями снега, сводя и так-то плохую видимость вовсе на нет. Наверняка, многие попадали под «дружеский огонь» и гибли от выстрелов (а то и от штыков) своих же товарищей.

Учитывая, что на этом самом месте наша батарея несколько часов назад расстреливала идущих в атаку прусских гренадеров, земля была усеяна трупами. И частями трупов. А также выжившими, но уже умирающими. В темноте не было видно, что лошади, везущие телеги обоза, ступают копытами в кровавые лужи, что колеса проезжают по оторванным конечностям. Лошади что-то чувствовали; я, ведьма, – видела. Ощущала замогильный холод, слышала вздохи. «Призраки на полях сражений», – когда-то говорил мой господин. Видимо, это были они, а умер кто часом раньше, или умрет часом позже, – не имело особого значения, – как и на чьей стороне кто сражался.

Граната взорвалась шагах в десяти, почти под колесами идущей впереди телеги, испуганная кобыла шарахнулась в сторону с тропы, оскальзываясь на размокшей земле, – я еле ее удержала. В фургоне зашлась плачем моя малая – то ли испугалась близкого взрыва, то ли тряхнуло сильнее обычного. То ли просто захотела есть. Снова вспышка и грохот, – на сей раз чуть подальше, но то, что осветила она в нескольких шагах от тропы, будет являться мне в кошмарах.

Вывороченная ель явно лежала тут давно, и яма от ее корня, что и так-то была в низинке, углубилась, видимо, от дождей и снега. В этой бочажине, заполненной водой и холодной грязью, лежали вперемешку люди и их останки, – убитые на этом месте или скатившиеся вниз по склону. Один был еще жив, но стремительно терял кровь, а ледяная жижа вытягивала из него остатки сил. Прямо по ходу валялся обезглавленный труп в прусском мундире, уставившись на меня развороченным месивом из крови и лохмотьев, которое раньше было его шеей. Кобыла испуганно заржала и опять попыталась рвануть в сторону.

На этом месте я поняла: это знак, к переправе я не пойду. Хоть режьте меня, не пойду, иначе следующее ядро пропоет заупокойную надо мной и дочкой. Я развернула фургон и покатила подальше от битвы. По лесной дороге, на юго-запад.

***

Драться в темноте – то еще занятие, однако у них не оставалось выбора. Всего-то света – несколько шипящих от бесконечного дождя факелов, воткнутых в раскисшую береговую глину у каждой из трех понтонных переправ, да частые вспышки выстрелов. Всего-то товарищей – один кавалерийский взвод, прикрывающий отступление, – впрочем, к ним потихоньку начали присоединяться разрозненные группы бойцов, заплутавших в этом кромешном аду на подступах к переправе. Врагов тоже было негусто: отступление было организовано тайно, а потому они никого не выслали на перехват, и отбиваться приходилось примерно от такого же взвода, усиленного случайно прибившимися бойцами. Бились по большей части врукопашную – почти весь боезапас с обеих сторон отстреляли ранее, потому сейчас в дело пошли штыки, палаши и сабли, да Карел своим боевым топором буквально прорубал себе дорогу среди нападавших.

Армия переправлялась: знатно прореженная пехота, кавалерийский полк, несколько десятков орудий (большая часть была отбита вместе с батареями на высотах), несколько телег лазарета, обоз, снова лошади…

– Ее здесь нет! Снова нет! – Карел, описавший очередной широкий круг по берегу, вернулся к своим спутникам. – Она не переходила на тот берег!

Не дожидаясь ответа, он снова рванул вперед, в самую гущу сечи.

Через два часа две из трех переправ отцепили и начали разбирать на том берегу. Маркитантка в фургоне не переправлялась через реку ни по одной из них.

Ядро ударило прямо посередине последней переправы, с которой только что ушли на правый берег остатки армии, взрыв разбил в щепки один из понтонов, надвое разорвав сплошную цепь прочих. Мгновенная вспышка осветила волны реки, покрытые крупной рябью от дождевых капель, и вымокших солдат из понтонного взвода, которые еще миг назад собирались дождаться последних бойцов арьергарда и наконец отцепить заякоренную переправу. Теперь их занятие не имело смысла: они оставались на изувеченном артиллерийским обстрелом левом берегу Эльбы. Как и трое странных всадников, присоединившихся по ходу дела и успешно отбивающих атаки разрозненной в темноте прусской конницы. Как и отставшая часть обозов. И множество раненных, что не в силах подняться с земли. И те, кто просто заплутал в этой погибельной темноте. И оставшийся чуть к западу корпус Ласси, попавший в клещи.

– Она на этом берегу, я уверен, – ответил провидец на немой вопрос Карла, и слова его заглушила канонада. Похоже, прусские пушкари били уже «в белый свет, как в копеечку» – в кого придется, примерно зная местонахождение побежденных. – Она жива! Не все дошли до переправы, мы будем искать здесь.

***

Как оказалась, таких же, как я, отставших (или вовсе не знающих об организованной переправе) было не так уж мало – и конных, и пеших. Многие были ранены, кто-то вскоре отстал, не выдержав, кто-то умер, сделав очередной шаг. Мы отходили – в полной темноте, под ветром, несущим снег вперемешку с дождем, по ухабистым лесным дорогам, что состояли, казалось, из вязкого глинистого месива и выступающих ребрами древесных корней. Тучи отнесло в сторону, взошла луна, а мы ползли и ползли – на сей раз на юго-восток, почти вдоль берега – медленно и почти обреченно, надеясь выйти к помощи и выжить, и я шла со всеми вместе… Пока на одном из ухабов у моего фургона не отвалилось колесо. Я крикнула, – ветер отнес мои слова назад. Никто и не думал задерживаться, а выпрягать лошадь и ехать верхом в темноте, сквозь этот ветер и дождь… Ладно, если одна, но с младенцем? Для Магдички это был бы последний переход по дорогам войны за неполных три месяца ее жизни.