Демон грёз

Демон грёз

Череда жизненных неудач слишком уж затянулась.

Сева делал что мог. Выбивался из сил, пытаясь улучшить свои навыки письма, но, сколько бы ни тратил сил, он всё равно оставался незамеченным.

Жизнь подрубала ножки стула, на котором он стоял. Петлю на шею он одел сам, когда сделал несколько скоропалительных решений.

Уволиться с работы, не имея заработка с творчества... на что он рассчитывал?

Нужда стала постоянной спутницей. Голод изнурял и без того скудное тело. А его жильё, за последние несколько лет, стало заметно скромней. Пока он работал в офисе, он мог позволить себе оплачивать квартиру, доставшуюся в наследство, но после... пришлось продать и взять что-то "поскромнее". Спустя какое-то время, вновь оставшись без денег, он опять сделался "скромнее". И мебель, и памятные вещи, постепенно ускользали из его жизни, принося скудные сбережения.

Теперь он жил в комнатушке. Вместо мебели -- пол. Всё, кроме рабочего места, было на полу. И спал он на досках с облупившейся, серой краской, покрытых старым, прохудившимся матрасом. И книги хранил на полу. Одежда, пусть и не многочисленная, напоминала кучу, будучи сваленной в углу.

Собой Сева представлял наглядное пособие, что будет, если ты не сможешь влиться в социальную жизнь. Его, в том жалком состояние, в заношенной одежде и болезненно исхудавшего, можно было поставить на стенд с надписью -- нелюдимый сыч -- последствия брошенной работы и отсутствия семьи.

Но всё же жизнь, иногда, бывает милостива. В случае с Севой ему под руку попался томик "Демонологический справочник" в котором, помимо справочника, было и руководство по "призыв и контракт".

Не обольщаясь особо, пытаясь прогнать скуку и уныния от очередных творческих неудач, Сева листал тот справочник. И, однажды наткнувшись на "исполнителя грёз", он ни раз к нему возвращался. Разглядывал внешний облик, пробегался глазами по тексту. Но не вчитывался -- он в принципе не любил читать. Особенно не любил читать вдумчиво.

Откладывая книгу с мыслью "Какая чушь", он всё же к ней возвращался. Сидя за столом и работая над новым своим "творчеством", он поглядывал в угол, где лежала "причудливая" книга. Разумно замечая, что такого "быть не может" и что это "просто бред... бред собачий!" всё же не избавлялся от этой книги. Томик, со временем, не покидал уже и его мыслей. И, однажды решившись, он взялся читать руководство по призыву, упуская из виду прочую справку.

Он терпеть не мог классиков и говорил себе, что однажды "превзойду их всех", а современников презирал за их успех и "бездарность и бесталанность". Всегда находя идеи и мотивы для новых работ внутри себя, был решительно уверен, можно сказать, убеждён, что и с демоном справиться сам.

И он прочитал руководство по призыву. Посмеялся над собой и своей доверчивостью, на неделю книгу отложил, но... она стала столь неотвязно преследовать его в его же мыслях, что Сева полностью забыл покой. Ему виделось, как благодаря демону, он наконец-таки сможет "показать себя". Он твёрдо верил, что просто из-за того, что современных и "бесталанных писак" слишком много, что только из-за этого, он и остаётся не замеченный публикой. И эта вера столь живо рисовала в его воображение светлое будущие, что однажды он вновь вернулся к книге.

Продолжая смеяться над собой, он ползал на коленях по пыльному полу. Белым мелом он неумело выводил незнакомые письмена, неровные геометрические фигуры и причудливые загогулины. Сева до последнего не верил, что сможет призвать демона, но отчаянье, которое в нём скопилась за долгие и мучительные года, толкало его. Не было явного сознания, лишь только чувственное ощущение, что больше он не сможет биться головой об стену в надежде, что когда-то всё само собой сможет перемениться.

Он читал примерное звучанье древних символов и не понятных слов. Язык не позволял всё произносить должным образом. Он сбивался. Начинал сначала. Путался. И вновь начинал сначала. Восковые свечи горели в очерченных мелом фигурах. Он столь долго мучил себя, произнося ритуальные слова, что свечи уже на две трети прогорели.

В центре ритуального чертежа лежали полевые травы, которыми заросли цветочные клумбы у дома. Он не был уверен в этих травах. Не знал точно, они ли это? В ботанике он был так же силён, как и в литературе. И всё же, когда он дочитал, ни единого разу не запнувшись, травы сами собой вспыхнули.

Взвившийся от трав дымок, сам собой стал стержнем, вокруг которого сплетался дым свечей, а после, срываясь со свечей, в дымное плетение устремился и огонь. Это плетение, с огнём и дымом, пульсировало и нарастало. А он глядел на это, заворожённый, точно попав под гипноз.

В какой-то миг раздался хлопок. Всё померкло в глазах на несколько секунд. Глаза слезились, и Сева никак не мог разглядеть результат своих старательных трудов. Утирая глаза, принюхался к горелому запаху. Но, прежде чем глаза вновь стали видеть, он услышал шелест огня. Закрыв глаза, зажмурившись до звона в ушах, он открыл их вновь и на этот раз смог видеть.

Сева стоял на коленях и глядел пред собой, постепенно поднимая голову и, не веря глазам, внимательно оглядывал огромную фигуру. В неверном, дрожащем свете восковых свечей, Сева пристально изучал внешний облик могучего, красного демона. Тот немало изумил Севу своим добротным костюмом: Серый пиджак, выгодно подчёркивавший мускулистое тело. Добротные, блестевшие на слабом свету, массивные часы из чёрного камня с вкраплениями металла. Белая рубашка, не застёгнутая на две последние пуговицы и с ослабленным, серо-тёмным галстуком, напомнили собой о неприятном.

В уме Севы возник образ старого начальника. Тот шпынял всех подчинённых, не давая поблажки никому. Со всех спускал шкуру, если кто-то один не справлялся с работой. А "коллеги", вне зависимости от обстоятельств, поправляли скверное настроение, вымещая злобу на Севе. Шутки, розыгрыши, издевательства и унижения... в какие-то мгновения всё это ожило. И, совсем неожиданно, спустя годы, в нём ожило прежнее раболепие.