День скарабея

ПРОЛОГ

Полная луна тяжко восходит
Над безмолвным холмом.
Красная трава на его вершине.

Дзюэмон Котомура

Под рифленым навесом жара казалась лишь немногим слабее, чем на открытой тропическому солнцу улице. И все же большой термометр со шкалой Фаренгейта уверял, что в мастерской всего лишь восемьдесят пять градусов – даже до тридцати по Цельсию не дотягивает. Пустяки, словом, особенно для тех, кто привык.

Автомеханик по имени Хосе Норьега, без сомнения, считал подобную температуру приятной прохладой, особенно если под открытым небом никак не меньше ста градусов. Но сейчас мастер не прохлаждался. На его усатом лице, чертами напоминающем гордые анфасы испанских грандов с полотен Эль Греко или Веласкеса, было хмурое выражение. В длинных темно-коричневых пальцах Норьега крутил свечу зажигания, только что вывернутую из двигателя стоящего в мастерской «Доджа» образца пятьдесят восьмого года и, вполне возможно, именно эта свеча заставила мастера хмуриться, словно бы делая его лицо еще более темным. Цветом кожи Норьега более походил на негра, нежели на гранда, и черные пятна нагара на жилистых руках были не слишком заметны даже при свете двух довольно ярких электрических ламп, висящих под потолком. Третья лампа, установленная на верстаке, за спиной механика, тоже была включена. Она освещала разобранный распределитель зажигания от какой-то громадной машины и снятую с него крышку с бегунком – даже издали видно, что навсегда вышедшим из строя.

Посетитель мастерской догадывался, почему на лице мастера появилось хмурое выражение. Ведь он уже дважды обращался к Хосе с просьбой, довольно удивительной для иностранца, да к тому же русского. И дважды Норьега выпроваживал посетителя за дверь, уверяя, что тот обратился не по адресу.

И вот теперь назойливый русский пришел опять. Норьега почти неслышно вздохнул, взял с верстака пальмовое волоконце и принялся счищать со свечи нагар уверенными, отработанными за много лет движениями. Длинная прядь по-индейски черных прямых волос, перехваченных банданой, свалилась из-за плеча на инструмент. Мастер с досадой тряхнул головой и обратился к пришельцу, не глядя на него и не прекращая своего занятия:

– Я ведь говорил уже тебе: у меня достаточно учеников, чтобы брать новых, да еще таких, которые скоро уедут отсюда к себе домой. Ко мне в прошлом году приходили гринго – настоящие американцы из Детройта с такими же просьбами. Ты знаешь, что они предлагали мне? Несколько наборов инструмента, шикарный выбор запчастей по каталогам «Крайслера» и «Дженерал Моторз». И денег столько, сколько я за всю жизнь не заработаю. И только для того, чтобы понять, каким образом по нашим улицам ездят их машины пятидесятых годов и при этом не рассыпаются в пыль... Я отказал. И тебе тоже отказываю, если ты еще этого не понял... Да ведь и нет у вас в России таких машин.

Хозяин мастерской замолчал, всем своим видом стараясь показать, что посторонним пора убираться. Похожий одновременно на европейца, индейца и негра – словом, истинный кубинец – жилистый высокий мужчина неопределенного возраста, одетый в зеленую тенниску и драные джинсы, казался посетителю – молодому советскому инженеру – кем-то вроде технократического идола. Норьега был одним из тех редких даже для Кубы автомехаников, которые обладали истинной властью над машинами. На Острове Свободы не так уж много машин... Но и не так уж мало. Здесь больше, чем в любой другой стране мира, древних американских чудовищ с необычайно мощными для нашего времени моторами. Редко где встречаются более свежие – те же «американцы», но поскромнее, нечасто увидишь японскую или европейскую марку; их ввозили в страну, как правило, в обход множества законов. Попадаются «Лады» выпуска семидесятых – восьмидесятых, эти уже экспортировались официально. По льготам соцлагеря – в обмен на сигареты и тростниковый сахар... Но на чем бы ни ездили местные автовладельцы, объединяет их общая проблема – жуткий дефицит и бешеная дороговизна запасных частей.

Кубинский автомеханик – это не просто ремесленник. Он – виртуоз и импровизатор, использующий инструмент механический с таким же мастерством, с каким великий джазмен владеет инструментом музыкальным. Из обрезков металлического прута местный мастер делает винты и гайки, из старых товарных контейнеров – детали кузова. Изъеденные ржавчиной и годами эксплуатации детали двигателя, коробки передач и ходовой части он может отшлифовать до состояния вновь сделанного на заводе. Течет радиатор – ну что за проблема – горсть маниоковой муки разбухнет в охлаждающей мотор воде и забьет микротрещины... Не работает аккумулятор – и это не страшно: вытащим свинцовые пластины, заново перельем их в давно изготовленной форме, и поставим обратно. Ревет глушитель – заменим «родной» патрубок обрезком любой подходящей по размеру трубы, хотя бы вон тем, что притащили вчера мальчишки, шнырявшие где-то в районе строящегося автозавода, который вот уже пятый год не могут довести до ума эти русские со своей «перестройкой»... Гринго, кстати, уже давно прозвали новую советскую политику «дестройкой», но на то они и гринго, что с них взять...

– У нас действительно нет таких машин, – согласился русский, с трудом подбирая испанские слова. – У нас есть другие. В основном сейчас приходит много автомобилей из Японии. Это старые машины, в которых мало кто разбирается. Японцы их просто выбрасывают, а к нам их привозят и пытаются заставить работать. Причем основательно, на долгие годы.

– Но ведь ты же не механик, – Хосе перестал терзать свечу. Много машин из Японии – уже интересно. Если там их выбрасывают, значит, машине не больше пятнадцати лет. А то и десяти. По кубинским меркам – совсем новые.