Деспот

Глава 1

От одной его фамилии меня бросает в дрожь.

Марич. Александр Марич.

Бездушный, бессердечный, бессовестный, бесцеремонный.

И много всякого «без». Жестокий аморальный тип.

Раньше я старалась держаться от него подальше, а теперь наши пути пересеклись.

В мою разом посеревшую, лишившуюся красок жизнь, он ворвался черным пятном, густой кляксой, мгновенно запачкав все.

Чудовище. Деспот.

Вчера, когда наш шофер Игорь Михайлович привез меня в опустевший гулкий дом, я потерялась в своем горе. В одночасье я потеряла почти всех, кто был мне дорог. А Марич этим воспользовался.

Побродив по первому этажу, я обессиленно опускаюсь на софу. Глаза печет, но, кажется, лимит слез исчерпан. Хочу плакать, а нечем.

Сквозь французское окно в гостиной яркие лучи щупают паркет и убивают меня этим. Я потеряла родителей, а в мире ничего не изменилось. Как может солнце по-прежнему светить? Как могут прохожие на улицах спешить по своим делам, посетители в ресторанах развлекаться как ни в чем не бывало?

Все рухнуло только для меня.

– Я что-то должна делать? Похороны… – заплетающимся языком, будто пьяная, спрашиваю я у Игоря Михайловича, пока еще не решающегося оставить меня одну, и я ему за это благодарна.

– Организацию всего взял на себя Александр Николаевич.

– Александр Николаевич? – мысли вязко ворочаются, соображать нормально не выходит совсем.

– Марич.

Я неосознанно ежусь, вспоминая папиного делового партнера.

Первое, о чем думаешь, когда смотришь на Марича, он опасен. Все в нем кричит: «Не лезь. Пожалеешь». От походки уверенного в себе хищника, главного самца прайда до холодного взгляда черных глаз.

Мама как-то сказала, что раньше папа и Марич дружили, но что-то произошло, и теперь их связывает только бизнес. Связывал.

Надо привыкать говорить в прошедшем времени, но как это сделать, если я до сих пор жду, что откроются двери, и родители зайдут в гостиную. Папа будет ворчать, мама закатывать глаза.

Но этого никогда больше не случится.

Осознать это «никогда» у меня не получается, значит, буду просто привыкать.

И словно издеваясь над моими потугами, дверь в гостиную, скрипнув, приоткрывается. Сердце заходится в безумной надежде, что это все – только кошмар, и сейчас я проснусь. Горло перехватывает спазмом, но… внутрь заглядывает незнакомый мужчина. Парализованная непониманием происходящего, я никак не реагирую. А незнакомец обводит взглядом комнату, лишь на секунду задержав его на мне и на Игоре Михайловиче, и снова исчезает за закрытой дверью.

А секунду спустя она распахивается, и в сопровождении нескольких телохранителей заходит ОН.

Марич.

Нет, меня не одолевает дурное предчувствие, мне искренне кажется, что хуже уже быть не может. Как я ошибаюсь.

– Анастасия, – низкий пробирающий до самого донышка голос с сипловатой хрипотцой ударяет по нервам.

Что ему от меня надо? Ах, да. Похороны. Наверное, я что-то все-таки должна.

– Александр Николаевич, – отвечаю я, почти шелестя, и не понимаю, какой вопрос мне надо задать. Должна ли я приветствовать людей, когда у меня горе, или мое состояние меня извиняет?

Впрочем, Марич, не склонный к церемониям, вроде бы в приветствиях не нуждается. Не выражая мне неискренних соболезнований, он переходит сразу к делу.

– Я не займу много времени. Расставим точки над «и», и можешь дальше скорбеть.

У него это звучит так цинично, что все во мне восстает против разговора с ним.

Марич всегда был… неприятным, грубым, пугающим.

Он часто бывал у нас в доме и никогда не пытался быть со мной вежливым, хотя бы просто как с дочерью партнера. Иногда я ловила на себе его странный взгляд, насмешливый, слегка презрительный, с примесью чего-то еще. Я так и не смогла понять, что же это, но оно заставляло меня бежать от него, как от огня, с тех самых пор, как я впервые это почувствовала.

Мне было лет девятнадцать. Мне нужно было выйти из кабинета отца, в который заходил Марич, и он не посторонился. Не пропустил меня, как я ожидала, и мне пришлось протиснуться, плотно прижимаясь к нему.

Марич усмехнулся, когда я покраснела. Он ничего не сделал: не распустил руки, не отвесил сомнительный комплимент, но мне стало не по себе. Я впервые ощутила, что такое взгляд взрослого мужчины на меня, как на женщину. И я сбежала, весь вечер не высовывалась из комнаты. Хотя думать, что Марич стал бы меня преследовать, чушь. На нем всегда висели женщины. Красивые зрелые женщины.

И все же, иногда этот взгляд возвращался, принося с собой неуютное чувство, будто я на грани неизвестного, на краю обрыва.