Дева и сердце

Пролог

Мы пока слишком близко, и кровораздел

Так мучительно тяжко нам давит на плечи.

Но когда мы увидим друг друга в прицел,

Станет легче, мой ангел, клянусь, станет легче!

С. Калугин

Тьма сменилась резким, режущим глаза светом. Голова кружилась, за окном мелькали деревья и проезжающие мимо машины. Руки сводило от стягивающей их верёвки.

Я не успела что-либо сделать, начать сопротивляться или хотя бы просто понять, что происходит. Кто-то схватил меня сзади, прижал к носу клочок ткани, смоченной в чём-то, что заставило меня потерять сознание. И сон был долгим. А теперь я здесь — на заднем сидении чужой машины. Хорошо, что не в багажнике.

Еще не знаю, к счастью ли это, но мне даже не требуется взглянуть на водителя, чтобы сказать, кто меня похитил. Мне хорошо известно, что на это способен только один человек.

Слишком давно я перестала вздрагивать при виде чёрного джипа, оглядываться на уверенные шаги позади себя, терять дар речи при произнесении моей фамилии низким приглушенным голосом. За несколько месяцев чрезмерной опеки и уверенности, граничащей с беспечностью, я потеряла бдительность. И в этом был мой главный просчёт. Казалось, что всё позади. Казалось, мне больше нечего бояться. Казалось, я никогда не увижу его снова.

Мне сказали, что он уехал из города. Первое время я часто думала о нём чуть ли не с сожалением, будто бы даже винила себя в случившемся. Размышляла, что он теперь делает, где он, нашел ли себе новую… Жертву? Любовь? Инструмент для удовлетворения изощренных желаний? Вспоминает ли обо мне с иным чувством, кроме ненависти?.. Оказалось, что он и не забывал меня. Теперь остаётся лишь надеяться, что он везёт меня не в лес, чтобы закопать в чаще потемнее.

Когда я собралась с силами и заставила себя шевельнуться, он сразу же это почувствовал. Даже не оглянулся, не посмотрел на меня. Просто почувствовал. Я не видела его лица, но знала, что он улыбается — нахально, удовлетворенно, как всегда.

— Очнулась?

Этот голос. Я не слышала его несколько месяцев. Отвыкла. Чуть ли не скучала по нему, но теперь, когда слышу его вновь — просто мурашки бегут по коже. От чего? От страха, омерзения или непонятного возбуждения?

— Надеюсь, ты чувствуешь себя хорошо, — в словах насмешка. — Если будешь себя хорошо вести, я даже развяжу тебя. Хотя… Что ты можешь сделать здесь? Не выпрыгнуть же на трассу.

— Сомневаетесь, что я могу это сделать? — мне хотелось, чтобы мой тон был надменным и отважным, но голос был ещё слишком тих.

— О, нет. Я в тебе никогда не сомневался. Потому и связал, — опять усмешка.

— И куда мы едем? — тупой вопрос, идиотский, но ничего другого на ум не приходит в нынешнем состоянии.

— Домой, — вкрадчиво произнёс он.

— Мой дом остался позади, — настаивала я.

— Теперь у тебя новый дом, — отрезал он.

В старину, когда в деревне кто-то умирал, всю дорогу от дома до кладбища устилали еловыми ветками, иглами от порога. Чтобы мёртвые не вернулись. Отголоски этой традиции перекочевали в наши дни в города. Это в чём-то правильно, наверно. Но, несмотря на предосторожности, иногда мертвецы всё-таки возвращаются. Не полуразложившиеся трупы в обрывках истлевшей одежды, конечно. И не призраки, стенающие в кладовой и разбрасывающие предметы. Нет. Просто события в жизни, порой невообразимые, берут начало из неизвестного до поры источника, движутся, будто по инерции, от импульса, что когда-то оставил ныне умерший.