Девяностые. Сборник рассказов

Курица

В обеденный перерыв я спустилась на второй этаж, где находился буфет. Мне повезло — сегодня «давали» кур. Раньше их просто выставляли на прилавок. На гарнир полагалась горка салата из свежей капусты или фрукты из знаменитого в те годы венгерского баночного компота «Глобус», вкусные до изумления. Тарелку с аппетитно зажаренной курочкой можно было взять без очереди, да ещё и выбрать — крылышко, ножку или грудку.
Увы! Времена меняются, и сегодня куры были «вне зоны доступа» — то есть лежали на противне и «отпускались» буфетчицей в порядке очереди, в которую я послушно встала. Стоящие впереди женщины тотчас же обернулись.
— За нами девушка занимала, — предупредила одна. Я понимающе промолчала в ответ.
— Высокая блондинка, в чём-то розовом, — заботливо пояснила другая.
— Я запомню, — сказала я.
Пояснений больше не последовало.

Я стояла в терпеливой очереди уже двадцать минут, когда куры… закончились. Буфетчица ушла за новой партией и пропала.  А когда появилась — с желанным подносом, на котором аппетитной горкой лежали жареные куры — мой получасовой обеденный перерыв закончился.

Проклиная в душе директора — ведь это он утвердил «Распорядок дня Мосстройтранса», в котором забыл объяснить: каким образом за тридцать полагающихся на обед минут можно спуститься с нашего двадцать четвертого этажа на второй, выстоять очередь (в столовую минут двадцать, в буфет полчаса), съесть обед и снова подняться наверх, дождавшись лифта. Да, ещё руки вымыть. О том, чтобы отдохнуть, уже не говорю… Я осталась стоять в очереди, удивляясь собственной недисциплинированности.
Впереди было человек восемь. Но вы ведь знаете, как это бывает: стоят перед тобой три человека, и ты наивно думаешь, что… Но вот подходят — двое к одному, трое к другому и пятеро к третьему. И их уже тринадцать! И где гарантия, что к ним не подойдут ещё десять? Правильно. Гарантии нет.

Согласитесь, в магазине такое трудно представить — там без очереди не прорваться, будь ты хоть трижды инвалидом, ветераном и престарелым. А в Мосстройтрансе — то ли демократия (нахальство), то ли традиция (бесцеремонность), то ли анархия (безобразие), то ли добросердечность (слабохарактерность) — словом, молчаливое попустительство (пропустительство!) — у нас это вошло в обычай и ни у кого не вызывает возмущения.
Я стояла и старалась не смотреть на кур, которых — я знала — мне не достанется, разве только не все будут брать… Но женщины, за которыми я стояла (ох, уж эти женщины!) думали иначе. Они подсчитывали, сколько кур осталось на подносе и сколько стоящих впереди «куропокупательноспособны». — Увы! Способны были все, поскольку профком давал членам профсоюза бесплатные талоны (по 50 копеек в день), и это при том, что купить в нашем буфете практически нечего.

В довершение ко всему, буфет прекратил торговлю на вынос соком и лимонадом. Торговали только варёной колбасой, которую разрешалось выносить из буфета в любом количестве, но невозможно было вынести в переносном смысле (колбаса имела странный вкус и поскрипывала на зубах). Напротив, куры источали дивный аромат и таяли во рту...
По расчетам женщин, им хватало. Так, может, достанется и мне? Но тут к ним подошли двое мужчин, и мои шансы упали. Зная неписаный закон Мосстройтранса, я решила молчать.
Но посмотрела на поднос и — ах! Куры на подносе неумолимо таяли — как сахар в горячем кофе, как снег в апреле, как бюджетные места в государственном вузе…
Тем временем мужчины бесцеремонно вклинились между мною и тётками, не утруждая себя извинениями. И я не выдержала...

— Это и есть та блондинка в розовом, которая за вами занимала? — вежливо осведомилась я и мстительно добавила: « Она, кажется, с утра не брилась. А про брюнетку вы не говорили».
— Ну и ладно, ну, не говорили, ну и что? — примирительно занукали мужчины.
— Нет, не ладно, — запротестовала я. — Я вам свою курицу отдавать не собираюсь. Я за ней полчаса стою, а вы — вот так, сразу пришли и взяли. Так не честно, — по-детски  закончила я мой спич.

Мужчины улыбнулись: «Ну, нет, так нет». Передали свои талоны тёткам, с указаниями, что на них купить, и повернулись ко мне, сияя улыбками. «Что, съела?» — написано было на их нахальных симпатичных мордах. Вздохнув, я мысленно попрощалась с обедом: ждать нового подноса было уже небезопасно, мой перерыв через пять минут закончится, а мой начальник за опоздание с обеда может премии лишить (с какого обеда, если я ничего не ела?) Но — вслушалась в разговор и поняла, что этих двоих куры не интересовали. Сок и сигареты — всё, что им было нужно. И мне бы промолчать, так нет же — не стерпела, вылезла с курицей этой…

Я горько жалела о сказанном, а вот мои противники (это слово можно употребить с полным правом) не склонны были предать эту историю забвению.
— Давай по курочке возьмём! По парочке. Давай? — жизнерадостно предложил один.
— На фига они нужны, — отмахнулся второй. — Давай лучше борща навернем в столовке, со сметаной, и ромштексы с картошкой возьмём, я внизу меню смотрел, сегодня ромштексы есть…и котлеты по-киевски.
— Конечно, не нужны, просто из принципа хочется (победный взгляд в мою сторону). Из принципа! Возьмём порции четыре…или пять!
— А что? Давай! — загорелся второй (мне была послана обаятельная улыбка).— Я не против, если из принципа.

Принципиальные молодые люди смотрели на меня с веселым блеском в глазах. Я представила себе табличку на буфетной стойке: «В одни руки — одна порция» и попыталась разбудить в них чувство порядочности:
— Так нечестно. Какие же вы после этого джентльмены?
— А мы не джентльмены! — последовал ответ. — Мы и слова такого не знаем. На русский можете перевести? Только без акцента, — миролюбиво попросили молодые люди.

Последние слова были ложью (акцента у меня нет. Ну, или почти нет) и взывали к отмщению. На языке у меня давно вертелся непереводимый перевод — по-русски, но непереводимый. Я выбрала другой путь:
— Курица, полученная обманным путем, на пользу не пойдёт.
— Думаете, в горле застрянет? — заинтересовались молодые люди.