Девять жизней.

Девять жизней.

Она не любила никого из них. Не любила эту осень и этот мир. Она делала всем большое одолжение, идя по тропе своей жизни. 
Сидя возле двери, она нервно метала хвостом по полу, недовольно смотрела на этих больших, бестолково мельтешащих людей. Глупые! Они совсем не понимают ценность каждого мгновения!
Особенно та, черноволосая, что с утра до вечера льет слезы, а остальные ее утешают. Глупая!
Дверь приоткрылась, выпуская тепло и тошнотворно-сладковатый запах из Его спальни. Серая скользнула в щель, торопливо поджав полосатый хвост, который едва не прищемило закрывающейся дверью.
Озорно выпущенные коготки уютно цокали по деревянному полу, пока она направлялась к Его постели.  
Он тяжело и хрипло дышал, когда она мягко запрыгнула на край постели с душный запахом пота и старости. Его запахом.
- Серая... - выдали Его потрескавшиеся губы, растягивающиеся в слабом подобии улыбки, и маленькое гордое кошачье сердечко неожиданно больно сжалось.
Бравада вмиг слетела с нее, и она вдруг стала какой-то необычно неуклюжей, переваливаясь при ходьбе на смятых простынях. Лапки совсем не слушались, когда она вроде бы привычно и одновременно будто в первый раз пошла от края кровати к Нему, чтобы лечь на Его груди.
Выцветшие голубые глаза, подслеповато щурясь, пристально взирали с испещренного морщинами лица пергаментного цвета, с бисеринками пота на влажном лбу. Сухая, худая рука дернулась под простыней, стремясь огладить короткую шерстку между кошачьих ушек, только такое простое действие оказалось Ему совсем не по силам.
«Ну что же Ты? Что?» - спрашивали большие желтые глаза, ставшие необычайно влажными. - «Ты же человек! Люди живут дольше! Вставай! Сядем на крыльце, посмотрим на багровый закат! Вставай же!»
Его голубые глаза прикрылись.
- Береги их, Серая. Ладно?
Она недовольно взмахнула хвостом. Вот еще! Но Его резкий вдох-выдох всколыхнувший запах смерти, запах бед, взвалил неожиданно тяжкую ношу на маленькую кошачью спинку. Она распласталась на Его тихонько вздымающейся груди и чуть слышно мяукнув склонила голову, обеспокоенно подняв ушки. Не слышно ли тихой, рассыпчатой поступи Гостьи? Слышно.
- Береги, Серая... Поняла меня?
«А Ты понимаешь?!» - ушки прижались, в груди рождался грозный жадный рык, коготки вцепились в тонкую простынь, злой взгляд вперился в темный угол с нежеланной Гостьей — не отдам! Уходи!
«Пора».
И Он ушел. А она заплакала. 
- Ах ты вшивая мерзавка! - жестокий удар, укравший дыхание и сбросивший кошачье тельце с Его груди. 
Она против всех обыкновений упала не на лапы, а на спину, перекатилась, ударилась мордочкой о ножку стола и осталась лежать, пока все они бесполезно мельтешили над Его ложем. Его остывающем телом. И она пролежала там очень долго. Не шевелясь, и едва дыша. Пока маленькие детские ручки не приподняли ее и прижали к себе.
Светлые прядки отдающие сладким запахом шампуня щекотали нос. Но Серая не шевелилась. Покорно лежала на острых коленках, не чувствуя как пухлая ладошка оглаживает шерсть. Сосредотачиваясь только на долгом урчании машинного мотора.
А потом был пыльный коврик и грязное блюдечко с кислым молоком. Она снова лежала без движения. Спала без сновидений. Пока ноздрей не коснулся Его запах. 
Она подскочила в своем углу, и, перебирая отчего-то слабыми путающимися лапами, пошла на запах, боясь моргнуть, боясь согнать чудный миг ощущения его присутствия. Незнакомые коридоры и множество незнакомых запахов, но среди них есть только один. Самый важный, самый нужный.
Идти так долго, так невыносимо долго, падать бесчисленное количество раз и подниматься, чтобы узреть старую шапку-ушанку, которую Он так любил носить. А потом сесть и беззвучно закричать, вскинув мордочку к потолку. От ненависти и боли. От отчаяния и страха. Крик, который не дано услышать людским ушам.
- Ну, чего развопилась? Ночь, люди спят! - она знала таких как этот коренастый лохматый недочеловек. Хранители дома.
У Него тоже такой был. И он тоже ушел с Ним. А ведь приходил он с ней.
- Ох дохлая и драная какая! Иди, пожри чего-нибудь, а то смотреть на тебя тошно! - сухие жесткие руки, невидимые для людей вытолкали ее обратно в коридор, из комнаты где была Его шапка. Но сил идти не было. 
Она рухнула подле двери и растворилась в Его запахе. 
А потом были снова пухлые немного грубые детские руки, которые безжалостно совали слабое тело под противную воду, заливающую глаза, и отяжеляющую тело раза в два. Эти же руки впихивали в нее  молоко через стеклянную трубку. И она давилась. Давилась, повиснув безвольной плетью на тех руках. 
А потом был холодный воздух осени, запах прелых листьев и сырости. Золотые волосы с ароматом детского шампуня снова забивались в ее нос и глаза. Она почти не вслушивалась в звонкий голос, щебечущий о больших, величавых деревьях растущих вдоль аллей. Она смотрела тусклым невидящим взглядом на вальс опадающих листьев и думала как это символично: Он ушел, когда природа увядает, но он не вернется, когда мать-земля возродится. Он не вернется никогда. 
А потом были однообразные дни и серые ночи. Изредка приходил лохматый недочеловек и сварливо что-то ворчал, обходя по кругу пыльный коврик с безразличной кошкой. 
Детские руки все так же ласково гладили и заставляли давиться едой, звонкий голос все так же звал и рассказывал что-то неинтересное и совсем ненужное. А потом были долгие прогулки. Воздух становился все холоднее, и прижиматься к маленькому тельцу приходилось сильнее. 
А потом был снег. 
Красивый-красивый. Мертвый-мертвый. 
Крупные белоснежные хлопья устилали промерзшую землю неровным покрывалом. Серая сидела на подоконнике и следила за снегопадом. Он тоже любил снег. Они часто сидели вот так у окна. Она - облокотившись лапками о холодное стекло, Он - на стуле подавшись вперед. И сидели долго, пока ночная тень не скрывала от их жадного, очарованного взора первый красивый жест зимы, вступающей в законные права. Потом Он смеялся, лохматил себе седые волосы и говорил: «Ну, что, Серая? Вот и зимушка-зима пришла!»
А сегодня она впервые встречала зиму без него. Вообще много чего происходило впервые.
- О, ты смотришь в окно? – это, наверное, была первая фраза звонкого детского голоса, которую она смогла осмыслить. - Пойдем скорее на улицу, здесь не так интересно!
И эти руки, наверное, в сотый раз подхватили серое кошачье тело. Затем морозный воздух в лицо и снежинки.
 Она уперлась в плечо, к которому ее так привычно прижимали. Девочка немного удивилась и интуитивно подчинилась кошачьему приказу опустить ее на землю. 
Холодный асфальт. Холодный воздух. И так мало запахов. Янтарные глаза устремили взор в темнеющее небо, с набухшими свинцовыми тучами. " Вот и зимушка-зима..."
Неуверенно осмотревшись, она медленно направилась обратно к выщербленным бетонным ступеням подъезда. Девочка пошла за ней, не отрывая взгляда от кошки, внезапно высказавшей хоть какое-то желание.
А потом это повторилось. Она снова сидела у окна. Девочка брала ее на руки, они выходили на улицу, и несколько минут кошка смотрела в небо, а затем направлялась к подъезду.
Она стала различать запахи. И вкус еды. И много чего еще. Недочеловек больше не ворчал. Он вместе с ней сидел ночью на подоконнике и смотрел на улицу. И так продолжалось много-много дней. Однажды он нарушил тишину:
- Беда движется.
Она удивленно посмотрела на него. Сон почти смежил ей веки.
-Беда, - повторил лохматый, горько вздохнув и через плечо посмотрел на стену, за которой мирно сопела маленькая девочка.
Серая зевнула и положила голову на лапы.
Беда пришла. Вместе с едким запахом лекарств, пропитавших каждый миллиметр в доме. Запах мешал есть, мешал спать. И продолжалось это настолько долго, что нюх Серой почти перестал различать запал еды. Да еще и эта черноволосая нередко забывалась и своими постоянными рыданиями портила настроение. 
Серая ощутила перемены тогда, когда поняла, что ей не хватает тех пухлых теплых рук которые исполняли привычный ритуал выхода на улицу. И впервые сама зашла в комнату, где жила девочка.
Серая уже слышала этот запах сквозь вонь медикаментов. Серая уже знала этот запах, который появился незадолго до того как ушел Он. 
Кровать пуста. Комната пуста. Девочки нет. Но запах Гостьи уже тут.
Девочка вернулась ближе к вечеру, когда за окном снова крупными хлопьями валил снег. Серая внезапно очнулась от дремоты, когда в входной двери щелкнул замок. Высокий светлый мужчина внес спящую девочку на руках. Позади, нагруженная пакетами, пропитавшаяся морозным воздухом и горем шла вечно плачущая черноволосая.
Серая внимательно слушала как укладывают девочку, как разливается запах алкоголя из кухни, где тихо рыдают уже оба человека.
Она спрыгнула с привычного подоконника и направилась к полуприкрытой двери в комнату девочки. На пороге остановилась. Помедлила, чуя уже отчетливый, уже совсем явственный запах нежеланной Гостьи. И решительно вошла.
Девочка изменилась. Она больше не пахла шампунем. И золотистых локонов не было. И руки у нее были совсем не пухлые. Там, внутри нее что-то жадно пожирало ее. И это что-то позвало ту, что сейчас неслышной поступью, большой тенью приблизилась к детской кровати и село на край. Веки девочки дрогнули и чуть приоткрылись. Тусклые глаза почти безразлично изучали стройную, высокую женщину в черных одеяниях.
- Привет. - Как тяжело далось простое, едва-едва слышное слово детским растрескавшимся губам.
- Здравствуй.- Гостья, словно тень, такая прозрачная, но такая похожая на человека.
- Ты пришла... - и снова детский подвиг. Только сил не хватило окончить фразу.
- За тобой, малышка. - Судя по голосу, рассыпчатому, тихому распадающемуся на множество дробящихся гипнотических эхо, гостья улыбалась. - Не бойся, скоро все закончится, и тебе уже никогда больше не будет больно.
Серая стрелой метнулась к постели, где уже тень протянула руку к белой впалой детской щеке.
Гостья была красива. Она была неимоверно прекрасна. С добрыми темными глазами. С приятной улыбкой. Только пахло от нее... смертью.
Серая ощерила клыки, впившись когтями в ставшее таким слабым и маленьким детское тельце.
- Ты же видишь, ей пора...- губы Гостьи не шевелились. Сухой голос рождался где-то в голове.
"Нет!"
- Ей пора, - настойчивее произнесла тень.
Кошачье тело припало к едва вздымающейся груди, хвост резко заметался.
- Позволь мне ее забрать.
"Так позови ее!"
Но девочка не хотела уходить с красивой женщиной. Она не могла пошевелиться, открыть глаза. Сила окончательно оставили ее. Но Серая знала что она не хочет уходить. Она такая маленькая, ей еще так много нужно сделать в жизни! Прожить в разы больше нее, Серой. Тень протянула ладонь.
- Я не могу уйти без жизни, коли я пришла за ней.
Янтарные глаза зло сощурились.
"Береги, Серая... Слышишь меня?" - Его последняя воля. Он так хотел. И Он ушел с гостьей сам, добровольно. А девочка не хочет уходить, значит надо ее защитить. Ибо так велел Он. Решение пришло неожиданно, так ярко и отчетливо. Но она не на секунду не сомневалась в его правильность. 
Серая, сглотнув, протянула лапу.
- Одна твоя взамен на одну человеческую? - Гостья рассыпчато рассмеялась, не спеша прикасаться к ней своими мертвенно-бледными пальцами.
«Не одна моя. Забирай все!» - твердо и однозначно.
- Что ж…- Тень серьезно посмотрела в янтарные глаза. – Ты осознаешь? Осознаешь ли, что отдаешь свои девять жизней, чтобы жила девочка?
«Ее время не пришло».
- Самопожертвование. Какой дорогой подарок. Думаю это искупит значимость неравноценности твоей и ее жизни… Пусть та сторона дарует тебе покой…
И кошачье сердце стукнуло в последний раз. Не зря эта Гостья приходила к детям. Серая не почувствовала прикосновения, не почувствовала боли. Она просто упала. На чьи-то жилистые сильные руки. На Его руки. Кошачьи глаза пораженно распахнулись, разглядывая каждую морщинку, каждый миллиметр светящейся кожи ее Человека.
- Ох, Серая!.. – в голубых глазах стояли слезы. – Спасибо тебе, милая!..
Если бы она умела, она бы улыбнулась.