Длинная темная ночь

I

 ПРОЛОГ

   Грусть созвучна с каплями дождя. Они падают и падают на самое дно сердца, заставляя струны души трепетать. Когда капель становится слишком много, они подходят к краешку глаза и пытаются пересечь границу, явить себя миру. Но я закрываю глаза и пресекаю их попытку. Сердце сжимает большая когтистая лапа, так похожая на мою. Жизнь нечеловека тяжела и безысходна. Тебе некуда пойти, и ты это знаешь. Тебе некуда обратится, нет никого в целом мире, кто мог бы тебе помочь. Не спасти, потому что спасать слишком поздно, нельзя даже помочь. Хотя помочь можно, но вариант в этом случае только один. А к этому нельзя быть готовым, только не в начале пути. Пока не пролита кровь, страха больше, потом он отступает, становится эфемерным и скрывается в глубине души, маскируя себя и ее, чтобы однажды выйти и затопить, задушить, уничтожить. Но и примириться, понять и посочувствовать... таких нет. А если и есть, то они очень быстро умирают. Становятся первой кровью...

   Прощай стезя и чести, и благого дела.

   Я отмирающая ветвь твоей души.

   Меня забрал вой умирающего зверя.

   Я стал рабом красавицы-луны.

   Я стоял под крышей ранее благополучного дома. Луна вышла слишком рано. Раньше, чем начался дождь. И с первыми его каплями я уже ворвался в дом, а когда полил настоящий ливень, смерть, уже окутавшись тенью, собирала свой урожай. Она умерла последней. Она ушла последней. Маленькая малышка лет семи. Последние вздохи вырывались с хрипами из маленькой разодранной грудки. Кровь оросила пол и ее бледнеющие губы. Я уже человеком склонился над ней. Я не видел света в ее затухающих глазах. Там уже отражалась старуха-смерть со своим черным плащом, что успел накрыть холодеющие конечности. В бесконечной синеве глаз не было ненависти или укора. В них застыл немой вопрос. Именно он и был последним, что навсегда отразилось в них, остекленевших и замерших. С тонкой белесой реснички ребенка одиноко скатилась слеза и замерла где-то на середине щеки. Она лишилась жизни вместе с ней. Я не посмел притронуться и закрыть их, нарушить идиллию, тронуть то прекрасное диво, что сотворила с ней смерть, как бы ужасно это не звучало. Я не успел посочувствовать, посопереживать. Моя звериная сущность уже гнала меня дальше. И я ушел не потому, что равнодушен, а потому, что привык.

   I

   Мечты маленького мальчика просты и в тоже время сложны. И мечты этого мальчика ничем не отличались от остальных. Он мечтал, чтобы отец взял его однажды с собой на охоту. Чтобы доверил ему настоящее оружие или на крайний случай лук, ибо пороховое оружие в их время еще крайне редкое и дорогое удовольствие. Ведь уже на протяжении восьми лет он непрестанно тренируется и упражняется в стрельбе. Еще с тех пор как ему подарили первый лук на пятилетие. Именно тогда отец сказал, что сыну пора становится мужчиной. Но на вопрос, а где же стрелы, отец с улыбкой ответил, что это и будет его первое задание, его мужской работой - самому сделать себе стрелы. И когда он достигнет мастерства, то попадет на охоту с другими мужчинами, станет по-настоящему взрослым. И мальчик запомнил. Он стал тренироваться каждый день. Втайне от всех он уходил на дальнюю сопку, окруженную высокими кустами, и там пытался попасть в нарисованную мишень. Он каждый раз воображал то дикого оленя, то перелетную птицу, то красавицу лису, то разъяренного волка. И когда впервые его стрела вонзилась в цель, он никому не сказал об этом. Но он помнил обещание отца, и знал, что еще не время. И продолжал тренироваться, оттачивая свое мастерство, чтобы было чем удивить отца и других мужчин, чтобы его признали равным, посчитали его взрослым.

   И вот когда ему стукнуло тринадцать, он напомнил своему начавшему седеть отцу про давнее обещание. Тот взглянул на сына рассеяно и как-то странно. Кивнув, он встал из-за стола и покинул дом. У мальчика сперло дыхание. Он посмотрел на мать, но та лишь сочувственно улыбнулась ему и покачала головой. А потом занялась своими повседневными хлопотами так, словно ничего не произошло. Слезы хлынули из глаз, а ладони сжались в кулаки. Мальчик сердито утер их рукой и выбежал из дома, успев прихватить спрятанные в сенях колчан и лук. Он бежал, не разбирая дороги, но ноги все равно привели его в его тайной заповедной сопке. Мальчик опустил лук на начинающую желтеть траву и посмотрел вперед. Черное дотоле небо все чаще расчерчивала зигзагообразная фиолетовая молния, а гром подбирался все ближе, стараясь проникнуть через уши глубже и дальше в самую душу, намереваясь оглушить. Это неприятное открытие не смутило мальчика. Смахнув последние капли соленой влаги со щек, он пообещал себе, что не вернется домой без добычи. Он докажет отцу и матери, что он уже достаточно взрослый, чтобы стать охотником, чтобы стать мужчиной. И гроза, что надвигалась на него и на деревню была не помехой. Он знал, что нужно делать в таких случаях.

   Ставни и двери скрипели и стонали. И ей казалось, что в их скрипе она слышит человеческие нотки. Мать отвела их в подпол, но не оставила на груде застарелого прелого сена. В стене был тайник, наполненный затхлым спертым воздухом. Именно туда она довольно грубо запихнула ее и сестру. На вопросы, что происходит и где отец, мать грозно шикнула и приказала замолчать, иначе отрежет язык старым мясницким ножом. Перекрестив обеих дочерей, она закрыла их и просунула тонкий закопченный ключ в щель под дверьми. Старшая черноволосая девочка схватила его и прижала к груди. Свет масляной лампы начал удалятся, заскрипели половицы, возвещая, что мать поднимается наверх, в дом. И наступила тишина, а их накрыла темнота. Девочки взялись за руки и стали прислушиваться к тому, что происходит. Резкий треск через некоторое мгновение заставил вздрогнуть обеих, а потом до ушей донеслось два звука - крик матери и рычание зверя. Оно не было похоже на волчье или собачье, это девочка знала точно. Звук был совсем иным и нес он смерть. Дикий вой, скрип половиц и тишина вновь окутала их убежище и весь дом. Обмерев от страха, сжавши руки друг друга до ломоты в суставах, они долгое время стояли не шелохнувшись. Но тишину более ничего не нарушало, кроме становившегося все более близким и оглушающим грома. Старшая девочка решилась. Дрожащими руками она вонзила ключ в замочную скважину и провернула два раза. Двери распахнулись сами собой. Девочки вздрогнули, словно ожидали увидеть дикого зверя, что не так давно властвовал в их доме, перед собой. Но никто не кинулся на них из темноты, и они рискнули на ощупь подняться наверх. Комната была пуста. Дверь сорвана с петель, лампа валялась на боку возле обеденного стола, оттуда же вытекала живописная струйка красного цвета. Старшая сестра, выпустив руку, осмелилась взглянуть, что послужило ее источником. Увидев, откуда течет блуждающая струйка, она вскрикнула и прикрыла рот рукой. Обе как по команде повернулись в сторону сорванной с петель двери. Два зеленых угольках, танцевавших во тьме, ярко светились вблизи. Они не приближались и не удалялись. Но каждой из девочек казалось, что они обращены на нее. Немая сцена продлилась недолго. Угольки приблизились и стали четко видны очертания чего-то большого и могучего. Зверя - обладателя зеленых горящих глаз. И они приблизились и намеревались стать еще ближе. Обе девочки поняли это, но бежать было слишком поздно. Они знали, что не успеют, или не успеет лишь одна из них. Но жертвовать друг другом не хотели, пока были не готовы. И не двигались с места. Резкий свист разрезал тишину, раздалось шипение, а потом чувство страха отпустило их, а зверь с горящими зелеными глазами исчез. Лишь тонкий сухой звук ломающейся ветки достиг их ушей уже тогда, когда зверь пропал из вида. Но вздоха облегчения не последовало.