До последней капли

До последней капли

Она смотрела вперед, на стремительно угасающее солнце, но вместо багряного горизонта видела только кровь. Ее руки, по локоть окрашенные красным, судорожно сжимали эфес серебряного клинка, по рукоять вошедшего между ребрами, не в силах вытащить проклятый металл из раны. Она вздохнула терпкий, тяжелый от дыма и смерти, воздух, облизала потрескавшиеся губы и дернула сильнее. Слабость, предательски расползающаяся по телу, накатывала волнами, мешая сосредоточиться. В груди громыхало сердце, а кровь - этот бесконечный, все непрекращающийся поток крови - струилась сквозь пальцы и капала на и без того влажную землю. 

Она хотела позвать на помощь, но не могла - сил не хватало. Могла лишь, стискивая зубы от глубоко запертой боли, шатать треклятый меч, тянущий из тела последние силы. Страшно не хотелось умирать. И еще больше не хотелось, чтобы ему было больно. Она же и так виновата - сбежала, наплевав на все. А теперь решила покинуть навсегда? Он не простит. Не смирится. Его воля - закон, а ее с ним нет, и ничто не удержит это беснующееся могущество в рамках. Она боялась представить его в гневе - те всполохи ненависти в прежде спокойных глазах, когда он так не хотел отпускать ее от себя, были лишь отголоском бури в его душе. Но он отпустил. Разрешил уйти. И приказал вернуться. Она не могла не исполнить приказа. 

Темнота, мало напоминающая приближающуюся ночь, сковывала со всех сторон, мягко ластилась к груди, притупляя боль и принося вместо тепла живого человеческого тела вселенских холод владычицы Смерти. Было приятно тонуть в ее объятьях, позабыв про полоску металла, застрявшую в двух пальцах от сердца, но она непоколебимо, вновь и вновь отгоняла от себя ее ледяное дыхание. На что надеялась? Чего ждала? Штурм оказался неудачным, весь отряд, перебитый до последнего воина, лежал вокруг своего командира. А в лагере никто не знал, что они задумали. Нескоро спохватятся, а уж о том, чтобы перейти рубеж и речи не идет. 

Она пыталась себя успокоить, что маги куда как выносливее людей, но, раз за разом прибегая к Силе, ощущала, как магия, без которой она не могла представить свою жизнь, точно кровь, утекает сквозь пальцы и покидает свою обладательницу. Ей оставались последние вздохи. И это было тяжелее всего - жить, осознавая скорый конец. Что она вбила себе в голову, с отчаянной решимостью отправившись на фронт? Чего она хотела добиться? Уважения? Признания? Известности? Это все у нее уже было. Была даже любовь. Была, пока она по собственной глупости от нее не сбежала. 

Она с трудом подтянула руку к животу. Последние крохи силы клубились на кончиках бледных пальцев. Дрожь мешала справиться с мудреной застежкой, но через пару вздохов сюртук распахнулся и на пропитанную кровью - ее кровью - землю упал медальон в тусклой оправе. Она положила руку поверх матового металла подвески, мертвый прежде камень заискрился изнутри живительным светом звезд, скрывая в своем сиянии распластанную фигурку. А когда сияние погасло, на поляне не осталось ни одного живого человека... 

Работы в поле еще не начались, а идти со всеми на реку звать русалок Мошка считал детской забавой, поэтому с самого утра, подставив лицо горячим солнечным лучам, сидел на крыльце и лузгал семечки, и появление в деревне нового человека не прошло для него незамеченным. Почему-то высокая фигура в запыленном плаще с накинутым капюшоном (в жару-то!) притягивала взгляд. Мальчишка заприметил тощий мешок за плечами да крупного пса, доверчиво трущегося о ноги путника. Ни коня, ни поклажи, ни провожатых - как только пустошь преодолел? 

Мошка спрыгнул со ступеньки и бросился прочь со двора к корчме - предупредить батьку о госте, но посередь пути, в паре саженей от замершей фигуры, ноги отчего-то перестали ему повиноваться и понеслись совершенно в другую сторону - прямо к страннику. В паре шагов, задыхаясь от страха и пытаясь унять громыхающее в груди сердце, Мошка нарочно подставил себе подножку и кубарем покатился под ноги путнику. Фыркнул, отряхнулся и только тогда посмел перевести взгляд на странного человека. Да и человека ли? В черном провале капюшона желтели звериные глаза. Мошка икнул и пополз прочь, да только голос его остановил. Он никогда не слышал эльфийских песен, но печенкой чувствовал - настоящий эльф должен говорить только так: медленно, едва слышно, специально заставляя собеседника прислушиваться. Мошка, совершенно неожиданно для себя, навострил уши: 

- Ответь мне, мальчик, что это за края? Мой поводырь сбился с пути... - узакая бледная рука легла на холку взъерошенного пса. Вздыбленная черная шерсть, казалось, искрилась молниями, а белые клыки мечтали сомкнуться на чьем-то горле. 

Мальчишка не выдержал зрелища оскаленной в его сторону пасти и глянул на странника. Желтые немигающие глаза смотрели прямо в душу. Мошка понял, что не ответить или соврать под этим взглядом - сущее наказание и проблеял: 

- Деревня Кувери. К западу, верст через семь, будет имперский тракт на столицу, к востоку Мраморное море, на юге - великая степь, а вот с севера караваны не приходили, я и не знаю, что там. 

Так привлекали его эти звериные глаза, что он перестал дышать, мыслить и слышать - не заметил даже, как подошел Сенька, старостин сынок, с интересом разглядывая путешественника. Дернулся, когда тот, хмыкнув, просветил: 

- Нет на севере ничего. Горы да горы. Снег да лед - то еще зрелище. И зима. Круглый год. 

- Благодарю, - короткий поклон головы. Капюшон чуть соскользнул, на мгновенье обнажив лицо таинственного странника. Резкие, острые черты - высокие скулы, тонкие губы, впалые глаза. Бледная кожа просвечивала паутинкой сосудов. Только глаза были живыми на этом мертвом лице. И, хоть Мошка видел его долю секунды, понял - перед ним стояла женщина. 

Опешив, он ничего не мог сказать, и странница повернулась и зашагала прочь. Огромный пес, рыкнув на прощанье, поспешил за хозяйкой. Закрутился волчком вокруг тонкой фигуры. Сверкнуло, повыв ветра кинул Мошке в лицо отросшие волосы. Когда он наконец, проморгался и отбросил с глаз русые патлы, на дороге никого не было. Только у ног Мошки сверкала на солнце чеканная золотая монета. Мошка потянулся к ней, но Сенька резким ударом сапога по локтю остановил его руку. Мошка недоуменно уставился на друга, на веснушчатом лице которого застыло выражение странное выражение - зубы были стиснуты, а кулаки сжаты до побеления костяшек: