Дочь Пламени

Дочь Пламени

— Есть ли что-нибудь, что сравнится со светом солнца?.. Пусть мы видим его только через стекло, но всё же его первый рассветный луч приносит с собой столько оттенков! В нём есть сверкающая белизна снегов, и нежность бирюзовой волны, играющей с песком, и золото пустыни, повидавшей века, и чистая синева ночного неба, дождавшегося зари и приготовившегося встречать дорогого гостя…

Договорив, Искорка вздохнула и оглядела комнату. Её опять никто не слушал. Дядюшка, ворча от удовольствия, согревал сковородку, на которой шкворчало сало, тётушка довольно устроилась на вершине изысканного ажурного подсвечника — опять нового, заказанного по дорогому каталогу. А за окном не было никакого солнца — его не было уже много дней, и Искорке приходилось рассказывать лишь по воспоминаниям, которые, конечно, были живы в её памяти, однако тускнели всё больше с каждым бессолнечным днём. Конечно, её и раньше-то никто не слушал, когда она рассказывала о только что пережитом опыте — каждом встреченном рассвете, который она всегда ждала, как в первый раз, трепеща от вдохновения и восторга. А уж теперь-то и подавно.

Вскарабкавшись вверх по кухонной занавеске, Искорка подбежала к окну.

— Искорка, ты что творишь?! — закричала, вне себя от ужаса, бабушка, не отходившая ни на сантиметр от оплывшей кухонной свечи, которую зажигали лишь тогда, когда во всём доме отключали электричество, а это происходило теперь очень редко. Однако бабушка наотрез отказывалась сходить с грязной полки, такой высокой, что с неё уже много лет не вытирали пыль, и только ругалась на Искорку, обозревая со своей вышины всю комнату и полагая, что видит всё лучше всех. В каком-то смысле это и правда было так, но… — Ты сейчас спалишь занавеску, и тебя прихлопнут, вот помяни моё слово, прихлопнут — и всё! Как будто не было тебя!

— Не беспокойся, бабушка, я очень быстро бегаю, — устало ответила Искорка. — Занавеска не успеет от меня загореться, я же уже показывала тебе сто раз.

Это и впрямь было так. Если Искорка и могла чем-либо похвастаться, отличающим её от других, так это своей способностью очень быстро бегать. Но только к чему этот дар был в небольшой квартирке с крепко запертыми дверьми и окнами? За недолгое время своей жизни Искорка, благодаря своему врождённому умению, успела исследовать все предметы — и игрушки в Детской, и стол в Гостиной, и платяной шкаф в Спальне, и, конечно же, окно в Кухне, возле которого она пережила свою самую прекрасную встречу — с Рассветным Лучом. Да только никому не было дела до её исследований и открытий, которыми она постоянно пыталась делиться со всеми родственниками. Родственники предпочитали выполнять каждый своё занятие — гореть на газовой плите или в камине, сторожить свою вековую свечу, как бабушка, или виться вокруг модных нынче благовоний, как изысканные кузины. Каждый из них был хорош в своём деле, да только, увы, знать ничего не желал о чём-то ещё.

Грустная Искорка подобралась поближе к плотному Стеклу, которое было одновременно и её преградой, и её надеждой — ведь через него она могла увидеть Солнце. Однако Солнце по-прежнему не появлялось. За окном тянулся очередной зимний день, серый  и невзрачный… Тусклое небо было затянуто плотными облаками, и снег, на который падали чёрные тени елей, казался грязным и рыхлым: сложно было поверить, что когда-то он сверкал так, как все бриллианты в мире, вместе взятые… 

«Неужели я больше… совсем никогда его не увижу?..» — печально подумала Искорка, провожая взглядом крохотный алый сполох — мелькнувший в прорехе между разошедшимися облаками и тут же исчезнувший. Она устремила взгляд на Тёмный Лес, подступавший с двух сторон к небольшой многоэтажке в новом районе на окраине города.

Искорка слышала, что где-то там, за преградой Стекла, обитали другие её братья и сёстры, не ограниченные четырьмя стенами квартиры. Они жили в диком лесу, в пламени костра, и, наверное, были очень свободными и сильными. У них была другая жизнь, наполненная опасностями и неизвестностью, и иногда Искорка, глядя на полосу Леса, думала, что, пожалуй, хотела бы быть среди них. Но всё же она не была вполне уверена, что именно там её предназначение, и поэтому даже не завидовала им — а так, легко вздыхала.

А вот кому следовало и правда позавидовать — так это тем братьям и сёстрам, которые жили в электрических проводах и каждый вечер загорались в десятках лампочек, освещающих квартиру. Теперь же, когда вокруг праздновали Новый Год, они танцевали в разноцветных гирляндах, выглядывали из-под пушистых зелёных ветвей ёлки и выглядели, и правда, так прекрасно — прекраснее, чем что-либо в этом мире!

Кроме Солнца.

Но Искорке оставалось лишь любоваться на них издалека, понимая, что она не принадлежит к их миру, красивому, сверкающему и недоступному, пусть даже находившемуся более близко, чем тот же Лес. Эти родственники жили по своим собственным правилам и даже не заговаривали со своими дальними собратьями — не то чтобы по своему высокомерию, а просто не находя для беседы общих тем. Пару раз Искорка пробовала собраться с решимостью и заговорить с ними, но эти попытки ничем не заканчивались.

— Вы… так красивы… — только и могла сообщить она, но электрические огни знали это и без неё, а её рассказы о Солнце им, как и остальным, были не интересны. Так что, вежливо поблагодарив за комплименты, они удалялись, как и прежде, сверкать в люстре и, в свою очередь, готовить восторженные комплименты для собственных кумиров — неоновых уличных огней. Которым, конечно, было до них так же много дела, как им самим — до Искорки.