Дочка

Дочка

Искры плясали, дрова гневно трещали, и весь мир, казалось, умещался на пятачке, освещаемом костром. Дальше чернота, мягкая, обволакивающая, уютная, если не задумываться о том, что она скрывает.

Дорн отвернулся от костра и посмотрел на своего друга. Солэн сидел с обнаженным клинком, напряженно вглядываясь во тьму. У него безумная болезнь, с которой он пережил уже две весны, ему можно. Если б медленная потеря рассудка и координации все объясняла, Дорн был бы рад. Не за Солэна, он почти покойник, не за себя, он привык, за всех остальных. Он не раз проклинал этот север, эти подлые горы, кишащие орками. И местных жителей тоже, этих неблагодарных гадов. Но Дорн не жалел о том, что оказался здесь. Он не жил иначе, он — Пес Ралиса, бога смерти, вечный наемник. Восемнадцать лет назад покинул Нарвет, теперь, когда смотрел на карту, удивлялся: он на самом краю мира.

В тот день Дорн готов был плакать единственный раз в жизни. Его дорогая, любимая Хэйна постарела, если так можно было сказать о шестнадцатилетней.

— Не обещай скоро вернуться, не уходи, — она никогда ничего не требовала. Только умоляла.

— Это все для тебя. Я не смогу тебя обеспечить, будь я возницей или кузнецом.

— Ты считаешь, что золото заменяет любовь?

Таким женщинам, как Хэйна, печаль к лицу. Тогда она стояла, сжимая подол в руках, и смотрела, как уходит Дорн, хотела рыдать, выть в голос, но не могла.

— Береги себя, — умоляла Хэйна.

— Хорошо, — Дорн обнял ее.

Он тогда не понимал, зачем себя беречь. Он молод, силен, он будто родился с секирой в руках — так он умел с ней обращаться. Закованный в тяжелый доспех, он смотрел так, что враги сами разбегались, он умел вести за собой соратников. Его ждала слава великого воина.

Восемнадцать лет Дорн воевал с орками, с драконами, с тварями, рожденными Бездной, и не получил ни единой царапины. Он не боялся никаких опасностей, словно был неуязвим. Слава дождалась его, а невеста, если не дождется — уже не так важно.

— Ты слышал о том, как появились майты? — неожиданно спросил Солэн.

— Конечно, мне тоже в детстве рассказывали. Битва была почти проиграна, и великий волшебник призвал души павших воинов. И они пришли, все, в чужом, невиданном никем облике — огромные, как медведи, свирепые, как псы, и ловкие, как кошки. И помогли живым, и остались среди живых. Это ты к чему?

— Я думаю, что я так вернусь, и Эмен вернется, и ты вернешься. Даже после смерти можно все исправить, — Солэн говорил, захлебываясь словами. Дорн подумал, что тот бредит, но ответил зачем-то:

— Знаешь, я хотел бы вернуться домой и посмотреть, что там.

Дорн сидел, думая о том, на что же он потратил половину жизни. Он бы успел придумать, что скажет, вернувшись домой, но смена в карауле закончилась.

Привычки сильнее Дорна: годы войны научили его засыпать везде и всегда, отбросив любые мысли.

И просыпаться он умел быстро. Не раздумывая схватился за меч, вскочил и обрушил удар на первого орка, будто и не спал. Металл с хрустом впился в плоть. Противник зарычал и с грохотом рухнул. Дорн действовал не думая, по привычке. Второй орк лишился головы. Краем глаза Дорн заметил, как от удара булавы упал Солэн, повернул голову.

— Осторожней! — поздно услышал он этот крик. Дорн упал в снег, одной рукой крепче вцепившись в ставший бесполезным меч, другой зажав кровоточащую рану в груди.

Бой окончился неожиданно быстро. Незнакомый парень, шаман, из местных, как подумал Дорн, наклонился над воином, скорбно поджал губы:

— Извини, все, что я могу сделать, это помочь тебе уйти.

— Я хочу попасть к одной женщине… — прохрипел Дорн.

— Попадешь, обещаю, — парень улыбнулся. Дорн не понимал, почему тот пытается ему помочь.

Шаман достал нож, сжал его в ладонях, что-то шепнул и перерезал воину горло.

     * * *

Дорн был готов поклясться, что он не за Порогом. Шаман обманул. Дорн надеялся увидеть родной нарветский лес, лес живой, в котором птицы пели, на ветках уже готовились появиться почки. И небо… пронзительно голубое, с белыми пушистыми облаками. Но дул ледяной ветер со Стального моря, гнал по небу облака цвета пыли, и вокруг стояли мрачные скелеты деревьев Проклятого леса. Дорн глянул под ноги. Не было ног, были лапы, пушистые, большие серые лапы. Он стоял в замешательстве, привыкая к новому телу и к мысли, что дома, в Наврете, он не нужен.

Вдруг он встрепенулся, услышав яростный женский крик. Едва касаясь лапами земли, помчался туда.

— Отвалите! — выкрикнула худощавая светловолосая девушка, неумело сжимая меч. Одна против троих. «Хэйна», — подумал Дорн, и сразу же прогнал от себя эту мысль. Слишком молодая, слишком смелая. Дорн сразу узнал и свой трофейный клинок, привезенный из Алифоса. Может, если бы Хэйна сказала, что ждет ребенка, он бы остался. Но то было восемнадцать лет назад, и все, что мог теперь изменить Дорн — помочь дочке. Вздыбив шерсть, он шагнул на поляну.

Один из разбойников грязно выругался, второй побледнел, а третий молча рванул в лес. Двое других — за ним.

— Пошли вон! — девушка пригрозила им вслед мечом.

— Спасибо, зверюга, — она потрепала серую шерсть Дорна. Тот даже не удивился, что девушка его не боялась. Была б трусихой — не шла бы на ночь глядя по лесу с затупленным отцовским мечом на поясе.

Дорну так хотелось сказать хоть слово, расспросить о Хэйне, рассказать дочке о том, что любил мать все эти годы, попросить прощения за то, что так долго не возвращался. А получился только жалобный скулеж.

-Ты потерялся, да? — участливо спросила девушка.

— Я нашелся, — хотел ответить Дорн, но…

— Твое «Хррр» — это значит да? Хочешь — живи со мной, пока, конечно, тесновато. Но война кончится — уедем с тобой в Нарвет, у нас с мамой дом большой. Она меня ждет, она и отца-то до сих пор ждет. Мне ее жаль, я б вернулась раньше. Но я целительница, без моей магии здесь не обойтись, я просто не могу их бросить, пока не кончится война.