Долг и верность

Глава 1. Арена

Рэрн

Арена Вакора шумела, но даже многотысячная толпа оказалась неспособна заглушить шум крови. Требуя хлеба и зрелищ, разгоряченные и взбудораженные зрители скандировали:

— Рэрн! Рэрн! Рэрн!!!

Кричали до осипших глоток уже привычное имя, с азартом стягиваясь все ближе: к парапету. Они все смотрели на меня, ожидая рокового удара. А я не мог. Помнил, как мы договорились защищать спины друг друга до конца. Только это было до того, как все наши сегодняшние враги, порубленные, исколотые и изуродованные, полегли рваным полукругом, отметив раскаленный под солнцем песок своей кровью.

Он смотрел на меня с болью и, тем не менее, решимостью отдать свою жизнь. Я видел, как неуверенно Маркус направлял на меня окропленный наконечник копья. Толпа не увидит его эмоций, но не я. Он не станет нападать, и без того едва-едва держал оборону. Маркус выдыхался быстрее меня: он был всего лишь человеком.

Мы медленно обходили друг друга, пытаясь привести дыхание и мысли в норму. Пот лился градом, смешиваясь с моей и чужой кровью, но я чувствовал странный прилив сил перед последним рывком в пропасть. Маркус же становился все мрачнее, чуть неуклюже ступая между телами, пока не запутался в растянутой над трупом сетке. Первая мысль: успеть подставить плечо. Нельзя. Толпа требует зрелищ, плоти, крови. И мою мертвую душу — тоже. Сегодня я должен убить друга. Я могу идти только вперед, нагромождаться тенью, отвечая на безнадегу жертвы своей собственной.

Я занес изъеденные временем и замазанные вязкой черной кровью мечи, одним ударом уверенно ломая хлипкое древко его копья. Половинки резко вылетели из рук Маркуса, словно щепки под ударом топора. Он уже готов. «Маркус, дерись!» — хочется выкрикнуть, но я лишь крепче сжал зубы, на которых скрипел мелкий песок, с отвращением обводя взглядом заполненные трибуны. Останавливаясь на Золотой ложе. Ублюдский работорговец, который одним движением руки способен лишить нас жизни.

И он принял решение.

Трибуны благоговейно загудели, ожидая финала. Смерть побежденному. Я занес меч — палач, исполняющий приговор. Маркус не сопротивлялся, покорно и почти спокойно ждал последнего удара. В его взгляде я не видел ни одной эмоции. Словно это было единственно правильным выходом после ада, через который мы прошли вместе.

И я ударил. Намеренно не пытаясь даже задеть. Меч с хрустом, который я не мог не услышать, прогрыз грудину лежащего рядом мертвеца. Второй укороченный меч я просто выпустил, демонстративно протянув Маркусу освободившуюся руку. Так было правильно.

«Пока есть надежда, есть жизнь», — как-то он сказал мне, полуживому после очередного наказания. Легко и просто, но память сохранила это воспоминание. Теперь настал мой черед напомнить то, во что я хотел бы по-настоящему поверить.

Я помог Маркусу подняться, ощущая дрожь его тела: последствия большой нагрузки и напряжения, но не страха. Он смотрел с благодарностью проигравшего, но без намека на радость или облегчение. В конце концов, мы оба знали последствия. Но все же сегодня нам повезет умереть вместе от рук врагов, а не друзей.

Под возмущенный гомон на арену ворвались легионеры. Мы почти одновременно опустились на колени, чуть заведя руки за спину. Страшно не было. Я не мог больше играть на потеху публике, зная, что каждый из них будет рад моей смерти так же, как и победе. Но оставались последние аккорды, последнее показательное милосердие.

Все остальное продолжится позже, когда трибуны опустеют. Когда экзекутор возьмет в руки более страшное оружие, чем копье и меч.

Эвели

Жара, невыносимая жара вытягивала из меня все соки даже в тени высокого шатра. Пот противными крупными каплями стекал по спине и лицу. Лучше уж холод, от которого немеют конечности, чем медленное и мучительное обезвоживание под лучами позднего летнего солнца. Но я не могла себе позволить проявить недовольства, сегодня мне отвели другую роль. Рабыни-опахальщицы с опаской смотрели куда-то мне под ноги, каждый раз дергаясь от вскриков, приносимых ветром с тренировочной площади, будто подставляли под удары собственные спины. Не в меру пугливые. Не сомневаюсь, что господин Риизу приложил к этому немало усилий. Впрочем, меня это никак не касалось.

Поднявшись по каменным ступенькам — настолько горячим, что жар чувствовался даже через сандалии, — я блаженно вступила в тень и улыбнулась вставшему меня поприветствовать мужчине.

— Дорогая моя! Вы просто прекрасны! — льстиво поприветствовал прокуратор*, ловко подхватывая мою руку. Его узкие серые глаза смотрели прямо на меня, губы растянулись в благодушной улыбке. Опасный человек, но не лишенный этикета. Дольше трех секунд рассматривать мой скромный белый наряд, украшенный на поясе простой вышивкой, он не посмел.

Доходящая едва ли не до щиколоток ткань мешалась, стесняя движения и в то же время мерзко очерчивая фигуру. Только в столице провинции женщины высокого происхождения при любом событии с вожделением навешивали на себя пестрые столы с множеством складок, оборок и лент, а на запястья и слишком открытую шею — заключенные в золото драгоценные камни. Мне это было чуждо, но приходилось терпеть.

Я кокетливо улыбнулась, присев в легком реверансе.

— Я приготовил вам место рядом со мной. Думаю, можно начинать!