Доля мастера

Доля мастера

Судьбе, с любовью

Окончена огранка бриллианта.
Темно и тихо в опустевшей мастерской.
И мягок мрак на ощупь, словно бархат,
И - искрится алмазною пыльцой...

Ив. Но...

  ***

   Пора.

   Мастер повернул руку твёрдой сухой ладонью вверх, и на мозолистой этой ладони воплотился простенький латунный колоколец с чёрной ленточкой в ушке.

   Ну вот, и ты нашлась.

   Улыбнувшись мальчишески ясно, седой человек легонько погладил подол золотистой юбочки колокольца. Раздалась мягкая протяжная песенка, словно несколько девичьих голосов пели где-то далеко-далеко.

   - Здравствуй, - отозвался волшебник, и накрыл колоколец другой ладонью. Может, стоит добавить что-то ещё? Вспомнить всех, в кого ты превратила себя - наёмница, уличная воровка, расстрига, торговка своим телом, шпионка... Но учёный сдержал лирика, и вместо "бродяжка" прозвучало:

   - Пойдём к остальным.

   Пружинисто встав из удобнейшего кресла, заботами которого седую эту голову посетило немало светлых идей, мастер подошёл к расположенному поблизости лабораторному столу.

   На мраморной столешнице, в центре начертанной на ней звезды, лежала серебряная брошь в виде вставшего на дыбы дракона. Кинжал, вычурной работы волшебная палочка, потёртый амулетишко-сердечко и огромный кристалл аметиста - на четырёх углах. В пятый, на вершине, стал колоколец.

   Могущество мастера уже давным-давно было таково, что он вполне обошёлся бы и без ритуала. Но, во-первых, азы ремесла и научную его основу никто не отменял, во-вторых - тренировка концентрации лишней никогда не бывает, а в-третьих, действо, которое надлежало ему совершить, отличалось красотой несуетности, что так чарует в природе - и радует, как сущность любого искусства.

   Сколько раз стоял он над этой ритуальной звездой, свивая воедино ауры амулетов и сотворяя новый? Много... счёт не потерял, нет, - отменная память мастера хранит всё, даже то, что стоило бы забыть - но уточнять не хотелось.

   Он глубоко и длинно вздохнул, раскрываясь миру - и лёгкое солнечное сияние окружило волшебника. Плавными и точными стали жесты его, спокойным до отрешённости лицо. Неспешно свивались в одну ауры памятных вещей, собранных по временам и мирам ценой не одной жизни.

   Линии чертежа налились кровью, потемнело, исчез и сам маг, а когда всё снова вернулось в мир видимый, в центре звезды обнаружилось перо. Перо белой чайки. Белой чайки мечты.

   "Пергамент бы сюда, - подумалось, - и..."

   На столе медленно воплотились готовые к работе листы и изысканный хрустальный сосуд. Из него исходил мягкий свет, и мастер с улыбкой подумал, что такому перу только такие чернила самый раз...

   Ну, всё. Главное - информационный план сформирован, новая судьба - сделана, теперь только ждать, природа довершит мастером начатое. А чтобы служба шла быстрее, есть доброе солдатское правило - поспать. Последуем же ему.

   Со вздохом опустился маг в кресло, повозился немного, устраиваясь поудобнее, и вручил себя отдыху. Можно же не спавшему пять воплощений подряд наконец-то...

*

   - Душа моя, клянусь нашими крыльями, - в голосе златовласого бога любви прозвучало уже отчаяние, - никаких таких взглядов я ей не посылал! Только стрелу...

   Ответом ему было тягостное молчание - ту, перед которой он оправдывался, одолевал извечный страх женщины оказаться за ненадобностью в забвении и сдавивший горло горький плач. Такой горький, что в одном далёком мире начался уже третий ледниковый период: слёзы в последнее время случались всё чаще и чаще - стыдно признаться, насколько часто и по каким пустякам ... Рыдания душили ещё и потому, что превыше всего хотелось ей поверить ненаглядному своему господину - немедленно и бесповоротно.

   Как обычно, это желание взяло верх, и крылатая Джайна всхлипнула уже не так судорожно. Чуткий Лен уловил перемену в её настроении и поспешил закрепить успех: обратился в нежный туман, окутал собой Джайну и принялся мягко её укачивать - а в мыслях женщины цветами закружились тихие, смешные и бессвязные, но такие дорогие сердцу слова.

   И лишь только когда плечи её расправились, а ладони перестали скрывать заплаканное лицо, бог позволил себе тихонечко, исподволь объяснить своей богине, что ревность рождается там, где мало доверия. Но прежде чем женщина успела обидеться снова, пылко и убедительно прозвучало, что в подобных некрасивых порывах мужчина ничуть и не подозревал свою возлюбленную, которая ему дороже бессмертия: ни для кого не секрет, насколько иные оказавшиеся в известном положении красавицы теряют веру в себя. Вот и начинают придумывать такое, чего на белом свете нет и быть не может - а раз так, то и повода для ревности никакого.

   - И вообще, не волнуйся по пустякам, а когда ждёшь нашего ребёнка - в особенности.

   Джайна вняла бы своему богу, даже если бы он просто сказал это, но Лен знал, насколько лучше доходят иные истины, если обернуть их в шёпот и поцелуи... И Джайна не просто услышала - поняла: первенец, пока ещё смирным клубочком дремлющий в мягком тепле её тела, не будет одинок. А раз так, значит... и глаза богини просияли радостью и состраданием; что же делаешь ты, милый мой бог, как же ты это делаешь?

   - А девушка, в сердце которой я отправил стрелу, девушка та - совсем одна. Пока. Стрела знает, что делать.

   Тут богиня снова всхлипнула, но уже по совсем другой причине... нет, это с ума сойти - потоп по каждому удобному и неудобному поводу. Джайна улыбнулась любимому сквозь влажную пелену на глазах, и где-то далеко-далеко пролился солнечный дождик - царевнины слёзки: