Дом

Дом

Этот дневник принадлежит моему возлюбленному. Он пропал неделю назад. В его комнате я и нашла этот леденящий кровь дневник, и теперь молю бога, чтобы чернильные мазки в нем были признаком безумия, или надменной насмешки, и чтобы в нем не было ни одного истинного слова.

Вызвала полицейских, но ждать не могу. Знаю, куда идти — и, пока вы читаете, мигом обернусь.

Из дневника:

23 июля

Сегодня стал невольным свидетелем какой-то лютой жестокости — повозка налетела на джентльмена, с хрустом разломав его ногу чуть ли не надвое. Кость прорвала штанину, и кровь залила мостовую огромной лужей. Как в человеке может быть столько крови? Петров говорит, что после такого перелома не живут. Несчастливца, бледного, обморочного, увезли в больницу. Прохожие только крестились, кого-то вырвало. Надо желать выздоровления, но мужчину так изуродовало... Упокой Господь его душу.

24 июля

Лиза Т., наверное, в меня влюблена!

25 июля

Глазам своим не верю. Позавчерашний джентльмен, ничуть даже не хромой, сшибся со мной сегодня вечером у Строгановского моста, который он переходил почти вприпрыжку, будто был чему-то очень даже рад.

Ошибка исключена. Всё лето я провел за бесконечными портретами, и теперь легко различаю людей хоть по изгибам бровей, хоть по форме пришитых к жилету карманов.

Более того, я воспользовался неловкостью, и, пока господин расшаркивался передо мной (голос резкий, с надсадом), я нарочно обронил холст. Поднимая его с брусчатки, осмотрел ноги господина.

Он здоров как бык, грациозен как черт, но клянусь — его штанина аккуратно сшита!

Петров крутит пальцем у виска и говорит, что я дурак. Напомнил ему, что могу по памяти нарисовать его достопочтенную матушку со всем её выводком носовых бородавок, а также про невозвращенный долг.

Друг, пробурчав что-то себе под нос, согласился мне помочь, и завтра будем целый день дежурить у Строгановского моста. Я взбудоражен!

26 июля

Видела бы Петрова его пассия! Такого луня ни один рыбак ещё не видывал. Ох, ну и умора, выглядит так, будто встретил ходячий труп. Ровно в полдесятого вечера, уже в сумерках, наш “развороченный” под провизионной телегой господин спокойно прошелся по брусчатке, с чувством покуривая мундштук.

Петров лишился речи, зашушукал мне, и мы вдвоем, по разные стороны улицы, пошли провожать господина, невидимые для его мясистого затылка. Хотя человек, излечившийся от такого перелома, вполне может иметь глаза на затылке, так?

Незнакомец прошелся до дома купца Васильева и, оглядевшись, юркнул в подъезд. Мы не решились идти за ним, тем более, что у меня появилась замечательная придумка...

А Петров говорит, что хотел бы переговорить с дворником, который вроде бы как-то не так, исподлобья что-ли, смотрел на господина.

Ну и кто теперь дурак?

30 июля

Удалось выхватить несколько минут на дневник. Последние дни — бесконечный бег.

Я достал у одного знакомого замаранные тряпки, благодаря которым очень непринужденно перевоплотился из молодого и талантливого (самонадеян, знаю) художника в обычного строителя. Дождавшись сумерек, я проник в Васильевский дом, представившись, что вызван починить замок у одной из семей, да и дворник, занятый беседой с Петровым, не особо расспрашивал. Мой друг, кстати, припас бутылочку чего-то горячительного, чтобы развязать дворнику язык.

Дальше: унимая колотящееся сердце, прошел по лестнице с первого этажа на второй, прямо по коридору, постучался в крайнюю дверь. Мне даже не открыли — просто кто-то прорычал, что никаких замков у них не ломалось и чтобы я валил к черту.

Что-то грохнуло, кто-то загремел ключами, и я смылся!

Первое, что запомнилось — запах. Мускусный, очень тяжелый, плотный и тягучий, будто деготь. Интересно, что так может пахнуть?

Второе — дом поразительно грязен и запущен, доски в лестнице сгнили настолько, что ступать приходится на свой страх и риск, и если фортуна обидится — ухнешь прямо в подвал. Но ни одной крысы!

Третье — кто бы там не жил, они, видимо, не любят свет: окна замазаны, заколочены. Снаружи кажется, что в доме никто и не живет.

Что за странный дом?

А теперь то, что Петров вытянул из дворника. Не обошлось без анекдота: мой друг, вообразив из себя талантливейшого криминалиста, настолько сильно увлекся сокрытием своей личины, что узнал крайне мало, а вдобавок напился вдрызг, и мне пришлось тащить его тело до самой Слободской, а потом ещё и платить извозчику. Теперь Петров должен мне на четыре рубля больше.

В общем, он узнал, что у дома вообще нет дворника! Мужик, которого пытался напоить Петров, из соседнего дома – сам купец Васильев просит его подмочь: вымести дорогу, полить деревья. Но в дом – ни ногой!

Второе — джентльмен, раздавленный повозкой, выходит только в сумерках. И носит парики! Скрывается?

Третье — у дома нет дворника, зато есть собственный мясник. Не слишком ли для упадочного дома, который вот-вот обрушится? Мясник постоянно возит свиные туши, и, судя по количеству мух, они частенько бывают протухшими.

Вивисекция?

И последнее: дворник клянется, что одной темной ночью, он (вусмерть пьяный, я думаю) видел, как несколько крепких мужчин затаскивают в дом мертвую лошадь.

4 августа

Лиза Т., написала мне письмо, в котором призналась! Я счастлив, так счастлив! Но сначала разделаюсь с нашей с Петровым мистической историей.

Новые подробности: судя по записям домовладельца в полиции (о, Петров, мой Порфирий Петрович), в доме Васильева проживает всего четыре человека! Сам Васильев, его женушка и двое малых детей.