Дом смотрел на оживленный проспект бельмами заколоченных фанерой окон. Деревянный, одноэтажный, с мезонином, косоватый и горбатый от старости и неухоженности, позапрошлого века постройки, но еще крепко держащийся за землю осыпающимся каменным фундаментом, он нависал над узеньким тротуаром своей бревенчатой мрачной монументальностью и вовсе не казался ветхим, несмотря на весь свой затрапезный вид. Обе его двери, и та, что выходила на улицу, и та, что вела со двора были плотно забиты досками и густо изрисованны художниками-граффитистами.
Вдоль фасада красовалась полная боли надпись, выведенная аршинными буквами: «КТО СЛЕДУЮЩИЙ??». Дом - бывшее вместилище коммунальных жильцов, не использовался уже лет десять, тихо разрушался, а последнюю пятилетку и вовсе был стыдливо обнесен синим строительным забором, являющимся главной городской приметой заброшенности и бесхозности. Весь город гадал что случится с домом раньше: его-таки, вопреки охранному статусу памятника регионального значения, снесут? он развалится от времени сам по себе? или по городскому обычаю просто в одну непрекрасную ночь сгорит?
Именно у этого дома остановились двое полицейских, возвращавшихся в отдел с вызова по бытовой драке. У служебной машины сгорели свечи и, поскольку идти было недалеко и погода шептала, то лейтенант Козлов и сержант Макеев решили оставить обезноживший транспорт на старшину Петрова и пройтись пешком.
У дома сержант Макеев ткнул Козлова в бок:
- Погоди минуту, - и устремился за синий забор.
Благодаря своему компактному росту и скромному телосложению, в щель между листом железа и стеной дома он протиснулся легко и быстро. Плечистый краснолицый Козлов успел только удивленно моргнуть.
- Пашка, ты куда?
- Поссать, - громко шепнул из щели Макеев, - Сил нет терпеть!
- Не надо было чай литрами глохтать, раз почки слабые! Давай реще! - напутствовал товарища Козлов.
Вместе с домом забором был огорожен и двор, куда как раз выходила вторая заколоченная дверь. Двор представлял собой заросшую бурьяном и заваленную строительным хламом квадратную полянку, которую с противоположной от дома стороны закрывала глухая стена соседнего, тоже исторического, но давно отремонтированного и отданного под офисы здания.
Лучшего места для уличного туалета и представить сложно — безлюдно и заповедно. Даже шум машин, летящих по проспекту, казался приглушенным.
Спешно расчехляясь и рассматривая желтые разводы на каменной приступке крыльца, сержант Макеев отвлеченно подумал, что далеко не первым облюбовал этот пятачок для справления естественных надобностей.
Пустив струю, Макеев облегченно закатил глаза и над самой своей головой увидел проржавевшую насквозь непрезентабельную табличку, на которой разобрал лаконично поданную информацию: «В этом доме с января по август 1905 года жил известный революционер Яков Могучий» и тут же вспомнил из уроков истории в школе, что именно в их городе этот выдающийся человек окончил свои дни. Кажется, вышиб себе мозги пулей из револьвера, не желая сдаваться жандармам, пришедшим его арестовывать. И вполне возможно, что произошел сей прискорбный случай именно в этом самом доме, стоящем ныне почти в центре города, а тогда располагавшемся на тихой окраине, в ремесленной слободе.
Перед мысленным взором тут же всплыл портрет из учебника (Макеев всегда отличался хорошей памятью, это и в службе помогало): тонкие черты худого костлявого лица, нервно сжатые губы, усишки, жиденькая бороденка клинышком, сурово сведенные брови, беспокойные, большие, красивые, фанатично блестящие глаза. И особая примета — шрам от переносицы до середины щеки. То ли от шашки, то ли от сабли охотников за революционной нечистью...
Макеев спрятал «хозяйство», застегнул молнию на брюках, оправил форму и с интересом оглядел затянутое порванной пленкой окно, покосившееся крыльцо со сгнившими ступенями, заросли зеленого мха и кругляшки бело-желтой плесени в мокром углу. Дом как дом, ничего особенного. Однако по хребту у него отчего-то озноб пробежал. Стало жутко неуютно, как в детстве, когда после прослушанных историй про черный гроб и красную руку боишься высунуть ногу из-под одеяла, потому что под кроватью сидит монстр, который схватит, утащит и сожрет... На секунду Макееву показалось, что из-за лениво трепыхающейся на сквозняке пленки всматривалась в него какая-то зловещая тень.
Макеев потряс головой, отгоняя наваждение, и собрался уже было перелезать обратно на улицу, как взгляд его зацепился за солнечного зайчика, застывшего на перилах крыльца. Заинтересованный, он подошел поближе и разглядел в щели между трухлявых половиц что-то сверкающее. Макеев присел, засунув в щель палец, подцепил и вытащил за цепочку кулон из большого прозрачного искусственного камня в форме совы. Повертел дешевую бижутерию перед глазами и вдруг нахмурился, припоминая: точно такая же штука была указана в списке вещей пропавшей неделю назад в их районе десятилетней девочки.
Алина Горелова в прошлый вторник вышла из школы, дошла с подругой до остановки, усадила ее в автобус, а сама потопала пешком — до отчего дома пройти ей нужно было всего полторы улицы. На этом отрезке девочка и пропала с концами: ни слуху, ни духу. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Как сквозь землю провалилась.
Ее маршрут даже рядом не проходил с домом революционера, но и его наверняка обыскивали. К розыску сразу подключились волонтеры, а эти ребята обычно как тараканы — залезают всюду, и в первую очередь проверяют заброшенные дома и подвалы в округе. Впрочем, Макеев не знал точно, был ли кто-то из поисковиков в этом доме или нет, и потому насторожился. Вдруг пропустили? Не увидели? Не разглядели? Бывает же такое? Бывает! Вряд ли совпадение. Но мало ли? Мало ли таких и похожих побрякушек носят девчонки. Может, какая-то другая обронила...
Нет, в такие совпадения верилось с трудом. Макеев распрямился, достал из кармана чистый целлофановый пакет и осторожно уложил в него цепочку с кулоном.