Дом живых манекенов

Глава 2. О, этот чудный мир людей!

Не спорь со злодеем! У него своя история.

Из негласных правил рассказчика

Две осыпи ждала Малиция. Честно-нечестно, но терпела. Бродила то там, то здесь, гоняла листву. Белок по настроению душила. Нет, Флоси не трогала. Разве такую тронешь! Обычных пучеглазых за хвосты вылавливала. В пору хололеди куталась в серебристом снеге или выслеживала зайцев по их петлистым тропинкам. Когда было не до охоты и других дел Боно, вожак стаи, не давал, она мчалась к поселению людей. Малиция пряталась за самым ближним от него кустом или кочкой и повторяла слова и движения каждого, кто проходил мимо.

Каниса она не брала с собой, и он сам по себе рыскал по лесу. Когда Флоси играла с ним, ещё куда ни шло, но хололедь нагоняла вместе с вьюгами и скуку. Он учился охотиться, безуспешно. Один заяц обнаглел настолько, что крался за ним след в след, будто это он хищник, а не Канис. После позорного происшествия щенок решил заснуть до тёплых пор, как делали медведи и барсуки, но и здесь его планы ждал провал. Когда солнце дорвалось до середины неба, Боно поднял неразумное дитя и потребовал вести себя так, как подобает волку. И даже это было куда приятнее, чем встреча с людьми.

Как-то раз Малиция притащила его за шкирку к одном из домов на окраине городка и заставила смотреть в разукрашенное морозом окно. Надышала на наледь и, когда та подтаяла, ткнула носом в чудной вид. Внутри было тепло и чисто. Канис понятия не имел, что за предметы там стояли, но сделали их точно из деревьев. У них имелось четыре лапы, хотя некоторым хватало и одной. Тогда Канису чудилось, что там жили необычные древесные создания, без которых человек не смог бы протянуть, и росли странные грибы, ещё страннее тех, на которые он наткнулся однажды на болоте.

– Никакие это не грибы, – заявила Малиция, – это столик и ему достаточно одной ножки, потому что ничего тяжёлого на него не ставят. Дурачок! Когда я попаду сюда, у меня будет целый дом таких столиков и ещё две мансарды!

По улице шаталась ночь, но в доме было светло. Канис захотел внутрь, погреть обмёрзшие лапы. В стене бушевал костёр, и щенок заскулил. Что за чудеса? Горел, но не охватывал острым языком всё, к чему дотягивался, не раскрывал шире свою жёлтую ненасытную пасть.

– А ну тихо! – Малиция с размаху шлёпнула его по хребту. – Не то услышат! Зря я тебя, дуралея ушастого, с собой притащила! Зря поверила, что есть у тебя мозги! Ох, и не взяла бы! Не взяла бы! Да при виде тебя он добреет. Мягкий, как мох, становится. Вот ведь! Прекращай мне ерундой маяться и заглохни! Здесь тебе не лес! Здесь всё по-человечьи! Поймают – убьют!

Человек по ту сторону стены зашевелился в том, что Малиция называла «кресля», оторвался от чтения газеты и глянул в окно. Малиция присела, не желая попадаться на глаза.

– Ничего-то ты нормально сделать не можешь! – она приземлилась на четыре лапы и побежала трусцой по ледяной дороге, глубже в город. – Перебирай своими пеньками быстрее, не то нас заметят!

Канис знал, что между лесными жителями и людьми понимания и на завтрак для полёвки не наскребётся. И началось это задолго до его рождения. Одноликие пытались присвоить чащу себе. Они рубили деревья, что были старее их, и убивали тех, кто среди них жил. И избавились бы они от чащи насовсем, если бы не встали на её защиту рыжие волки.

Из поколения в поколение передавалось, каким мудрым и терпеливым был вожак тех пор, Стирпис. Он сумел уговорить лесных духов, тех самых, что в жизни ничего хорошего не делывали, только и умели, что хвосты друг другу накручивать, собраться воедино и дать отпор. Но чем сильнее было сопротивление, тем больше люди стремились получить чужое. Лесные проигрывали, и вожак, рискуя собственной шкурой, обратился к древнему царю, Вису, коварному и злобному по многим сказаниям. Тот выслушал его и выполз из своего пристанища, чтобы задать людишкам жару да указать на их место.

Говорят, вид его величия ужаснул двуногих. Никогда они не встречали существа столь могущественного и бездушного. Он не слышал, когда побеждённые молили о пощаде. Он не видел страданий своих врагов. Он ни разу не отступил. Его не могла ранить ни одна пуля, ни один штык. Он шёл вперёд с рёвом и оскалом, от которых некоторые гибли прямо на месте. С перепугу.

К слову, Канису он представлялся огромным мохнатым великаном с горящими глазами и острейшими клыками. Его лапы давили разом десяток недругов, и на когти он насаживал их не меньшее количество. Иногда щенок представлял себя лесным чудищем, завывал и набрасывался на пролетающего мимо жука или качающийся на ветру цветок.

– Я Вис всеобъемлющий! – рычал он. – Как смеете вы ступать на мои земли! Как смеете вы топтать мою траву! Неужто решили, что уйдёте живыми, выпив души моих деревьев, забрав жизни моих друзей! Смотрите же, смотрите на меня! Смотрите на свою смерть!

История, однако, не заканчивалась полной победой Виса, как бы Канис этого ни желал.

Испугались люди, поняли, что они разбудили, и стали молить о перемирии. Лесной царь не знал, что такое прощение, но вожак рыжих волков вновь пришёл к нему говорить. И снова внял ему Вис и уполз обратно, оставив Стирписа за главного.

В лес от лица людей был назначен посол. Через него обе стороны договаривались, если кто-то из двуногих решался, по причинам явно непростым, держать путь через дикие чащи. Таких смельчаков набиралось немного, всякий раз весть неслась прямиком к послу, а он в свою очередь шёл к Стирпису. Долгие обсуждения приводили чаще всего к согласию, но если человек прорывался в чащу без дозволения, его ждала жестокая кара. То же самое касалось и жителей чащи, если они совали нос на людские территории, из них могли сделать суп или шубку.