Неважно то, что вас нечаянно задели,
Неважно то, что вы совсем не из задир,
А важно то, что в мире есть еще дуэли,
На коих держится непрочный этот мир!..
Неважно то, что вы в итоге не убиты,
Неважно то, что ваша злость пропала зря,
А важно то, что в мире есть еще обиды,
Прощать которые обидчику нельзя!..
Неважно то, что вас мутит от глупой позы,
Неважно то, что вы стреляться не мастак,
А важно то, что в жизни есть еще вопросы,
Решить которые возможно только так!..
Дрожащая рука перестала трястись и длинный серебристый ствол вздрогнул. Палец соскочил с курка, словно испугавшись сделанного. Отъехавший назад затвор вернулся в прежнее положение.
Федор, как зачарованный смотрел на дуэлянтов. Рубашка прилипла к вспотевшей спине, а ноги подкосились. В глазах потемнело. Он едва справился с накатившей волной дурноты. Язык пристал к пересохшему рту, а нижняя челюсть ходила ходуном, собираясь выпрыгнуть из-за щек.
Из ствола курился дымок. Его специально добавили для натурального эффекта. Ведь в пистолете не было пороха, но пиарщики решили, что даже электрическое оружие должно обладать хищными атрибутами. Так появились грохот выстрела и дым.
Тело одного из дуэлянтов опрокинулось на спину, растянувшись на асфальте. Второй торжественно улыбнулся, прижав оружие к плечу, и воздел свободную руку в победном жесте. Прохожие зааплодировали, а секунданты неторопливо подошли к проигравшему. Он корчился от боли, хватаясь за грудь и комкая, треснувшую по швам куртку.
Огороженный кусок тротуара у проезжей части. Серые безучастные дома. Суетливые машины. Бесчувственные пешеходы. Действительность походила на отрывки старой пожелтевшей кинопленки без звука и смысла. Глупое кино – ставшее настоящей жизнью. Федор отвернулся. Оперся о фонарный столб, закрыв глаза. Страх отступал. Еще пару минут, и неприятные ощущения рассеются, как дым над стволом пистолета. Они такие же поддельные, как громогласный выстрел электрического оружия. Как торжествующая справедливость!
Все началось с законопроекта внесенного одним из крайне левых блоков. Власти неожиданно прониклись возрождением дуэлей, и предложение приняли все партии единогласно. Учредили государственное волонтерское бюро секундантов. В течение полугода выпустили несколько миллионов специальных пистолетов, составили дуэльный кодекс и поправку к конституции. Теперь каждый гражданин мог поквитаться за нанесенную обиду.
Федор восстановил дыхание и поправив одежду, побрел прочь. Стараясь не смотреть на машину скорой помощи и человека на носилках. Как всегда, в жизни все оказалось не так гладко, как на бумаге. Не все хотели принимать участие в глупых разборках, вот только отказаться было нельзя. Если тебя вызывали на дуэль, то оставалось либо вступить в поединок, либо выплачивать штраф оскорбленному лицу и подвергаться «позорному наказанию». У того, кто избегал честной борьбы, временно отключали воду и канализационный отвод. У каждого жилого дома выстроили «Общественные туалеты и душевые для трусов».
Федор всхлипнул. Он никогда не забудет уничижительные взгляды соседей и смех. Детей, тыкающих в него маленькими пальчиками. Почему всегда так? Либо строем ханку жрать, либо по одному на плаху! Разве он виноват, что необъективная жизнь наградила его болезнью вместо безрассудности и удали? Врачи разводили руками, ведь официальные власти не поощряли никаких причин для отказа от поединка.
Федор переставлял задеревеневшие ноги, избегая прохожих. Одно неловкое движение или взгляд и дуэли не избежать. А для него это равносильно поражению. Он работал дома, почти не выбираясь из квартиры. Еду и то заказывал по Интернету. Случались, правда, срочные вызовы на работу, такие как сегодня. Приходилось брать себя в руки и совершать опаснейшее путешествие сквозь переполненный дуэлянтами город.
Остановившись у неприметного старого здания, Федор быстро осмотрелся и, открыв дверь, заглянул внутрь. Пустой подъезд обещал тишину и покой. Проскользнув к пропускному турникету, он показал старому вахтеру регистрационную карточку и, преодолев турникет, поднялся по лестнице. Кабинет начальника отдела располагался сразу за углом. Проскочив безлюдный коридор, и не встретив ни одной живой души, он постучал по косяку. Дверь распахнулась, чуть не задев его плечо, и навстречу, перегородив проем, вышла Кристина. Секретарь самого главного.
– Привет! Тебе не сюда.
– А куда? То есть, привет! С тобой?
Кристина улыбнулась. Ее и так милое личико уподобилось недостижимому образу мечты. У Федора потянуло в животе.
– С тобой хоть на край света, – сглотнув, добавил он.
Она взяла его под руку.
– Идем, я тебя провожу.
Они двинулись по пустынному коридору. Светлому, теплому и чистому. Полному скачущих по стенам солнечных зайчиков и танцующих в рыжих лучах пылинок.
Федор бы шел так вечно, чтобы тягучий миг никогда не заканчивался, и простое понятное счастье продолжалось бесконечно долго.
– Я могу украсть тебя сегодня вечером?
Кристина замотала головой.
– Я занята, – с улыбкой проговорила она. – Почти все время. А ты решил брать меня приступом?
– Это не осада, – отмахнулся Федор. – Если понадобится, я буду ждать тебя до конца жизни.
Она не ответила. Только склонила голову, и неожиданно поцеловала его в щеку.
– Спасибо. Каждая женщина мечтает услышать эти слова. Тебе пора.
Они остановились у огромной двустворчатой двери обитой коричневой кожей. Золотая табличка сообщала, что в кабинете заседает Директор Государственного волонтерского Бюро секундантов.