Дуэльный сезон

Глава первая, в которой рыжая девушка въезжает в серый город (1/3)

§3. Дуэли разрешаются только в Дуэльный сезон, каковой объявляется раз в два года в продолжение четырех недель после праздника Рождества Заступника Михаила.

§4. Дуэль, проводимая за пределами Дуэльного сезона, считается убийством, и все ее участники подлежат наказанию в соответствии с уголовными законами.

Дуэльный кодекс Борейской империи

***

«В этом городе ты погиб. И здесь же я за тебя отомщу».

Это была первая мысль, которая промелькнула в голове у Даши, едва сани въехали на вершину холма, и с него открылся вид на серые окраины Маринбурга. На дворе были ранние зимние сумерки. Хрустел под полозьями снег, покряхтывал на козлах ямщик, а Даша куталась в полушубок и сосредоточенно думала о том, как она убьет Кирилла Стужева. Она уже словно видела его лицо: бледное, испуганное, искаженное злостью на мушке пистолета.

И когда она увидела в своем воображении это лицо, она машинально дернула пальцем, словно нажимая на спуск. Нет, она ни на секунду не задумается.

Дело, однако, было не таким простым, как кажется на первый взгляд. Да, через несколько дней начнется дуэльный сезон, и вызвать Стужева можно будет, не опасаясь последствий. Но нужен приличный повод.

Нельзя просто подойти к человеку, к примеру, на бульваре и сказать ему: «Господин Стужев, вы бесчестный человек, трус и шулер. Я вызываю вас, потому что вы мошенническим путем обобрали моего брата, а затем убили его, так что несчастный отец его и мой лишился почти что всего, кроме чести».

То есть, в сущности, можно сделать и так, но в таком случае Кирилл Стужев будет считаться оскорбленной стороной. А оскорбленная сторона в ходе дуэли имеет ряд преимуществ, которыми этот мерзавец непременно воспользуется. Этого допустить нельзя.

Однако, чтобы этого не допустить, нужно, чтобы оскорбленной стороной считалась она сама. Давняя история с ее братом не может считаться таким оскорблением. Согласно Дуэльному кодексу, оскорбленный должен воспользоваться своим правом на вызов в течение двадцати четырех часов после того, как был оскорблен.

Самой Даше это казалось отвратительным правилом, выдуманным самодовольными истеричными мужчинами. Получается, если кто-то только что наступил тебе на ногу или дерзко посмотрел – ты имеешь право его вызвать и убить. А если он разрушил всю твою жизнь, отнял у тебя самое дорогое, растоптал святыню и насмеялся над ней, но не вчера, а два года назад, то ты уж ничего не можешь сделать, и закон свято оберегает теперь его честь, а не твою.

Вот поэтому-то к делу нельзя было подходить так, в лоб. Это Даше объяснил ее отец, еще два года назад, когда начал готовить ее, тогда еще пятнадцатилетнюю барышню, к отъезду в Маринбург.

Тогдашняя Даша была очень непохожа на нынешнюю. Тихая провинциальная барышня, которой уготовано выйти замуж за соседа по имению, родить ему десяток детей, половину из них потерять, провозиться всю жизнь с пеленками, соленьями и обедами, чтобы потом, в тихой старости начать от скуки вышивать образ Заступницы Катерины.

Устраивало ли это саму Дашу? Трудно сказать. Она никогда об этом не думала хорошенько. По складу своего характера она вообще не склонна была ни роптать на судьбу, ни мечтать о несбыточном. Будь ей уготована такая жизнь, она бы и ее прожила не без удовольствия.

Вот только это тихое и обыкновенное будущее было для Даши теперь навсегда перечеркнуто. И перечеркнул его один человек – Кирилл Стужев.

И человека-то этого Даша никогда в глаза не видела. Только знала, что брат ее, Боря, которого она обожала, отправился в Маринбург служить и успел ей написать оттуда всего два письма, в которых рассказывал про тамошние улицы, про веселый маскарад во дворце князей Черкасских, про своего полкового командира, комичного солдафона, который, желая подчеркнуть древность какого-то события, сказал «это было при египетских фанфаронах». В общем, делал все, чтобы развлечь хоть немного скучающую в провинции сестренку.

А потом пришло третье письмо – от этого самого полкового командира. Даша хорошо помнила тот день, хотя рада была бы забыть. Дело было два года назад, они сидели с отцом в гостиной, пили чай со сливками, в который отец подливал себе еще и рому. Кухарка Марковна принесла блюдо с малиновым пирогом и отрезала Даше кусочек побольше. Дескать, давай уже, поправляйся, а то что ж ты такая худющая, кто ж тебя замуж возьмет?

Даша уже взяла, было, серебряную вилочку и приготовилась попробовать пирог, как вдруг вошел отцовский камердинер Демьян и сказал, что почту принесли, и среди нее – казенный конверт.

Отец как увидел этот конверт, и прочел, что он от полкового командира, сразу переменился в лице, и стал дрожащими руками торопливо открывать его, некрасиво разорвав, хотя обычно всегда распечатывал письма аккуратно. Когда же он первые же несколько строчек письма, то выронил его из рук, и Даше, которая сидела рядом, сжавшись в комок, показалось, что он постарел разом лет на десять.

– Вот, читай, – сказал он, а затем встал, подошел к окну и стал дрожащими руками пытаться закурить трубку, но у него все не выходило, только искры сыпались на пол. Даша же взяла листок и прочла следующее.