Души моей оборванные струны

Пролог

— Мина Лёвовна-а… — раздавшийся позади голос заставляет вздрогнуть, а затем даёт возможность почувствовать себя Юлием Цезарем, в попытке успокоить сбившееся с ритма сердце, сменить выражение лица на милую улыбку и выбросить в урну, так и не подкуренную сигарету. Причём последнее приходится делать тайком, дабы не подавать дурного примера ребёнку и не огрести за курение в неположенном месте, пусть это и запасной выход. И только после этого я разворачиваюсь к нарушителю покоя, а заодно и дезертиру.

— Не Лёвовна, солнышко, а Львовна. Львов-на! Попробуешь повторить? — приседая перед девочкой на корточки и радуясь предусмотрительности в плане облачения в брюки, а не юбку, предлагаю я.

— Лё-вов-на! — также тщательно и очень звонко выдаёт голубоглазое чудо, явно ожидая похвалы.

Боги, дайте мне терпения…

— Ладно, пусть будет так, — поднимаясь сама и поднимая воспитанницу на руки, соглашаюсь я. — А теперь расскажи-ка мне, Татьяна, ты почему не на обеде?

Таня пытается смущённо запустить маленький пальчик в нос, явно надеясь найти в содержимом ответ на вопрос, но я вовремя перехватываю ладошку.

— А кому я говорила так не делать?

Лёгкий щелчок заставляет девочку счастливо засмеяться и пообещать, далеко не в первый раз:

— Я так больше не буду-у-у…

— А больше и не нужно, — подтверждаю я, опуская ребёнка на пол, уже в столовой. Всё-таки даже пятнадцать килограмм при моей комплекции — ноша весьма весомая. — И я всё ещё жду ответа на свой вопрос. Ты же не думала, что я про него забыла?

Наивное дитя именно так и думало, но сознаваться явно не собиралось. Зато Мариана (для своих — просто Маняша), милая нянечка раза в два меня постарше, тут же её сдаёт:

— Миночка, детка, ну хоть ты ей скажи. Все уже поели давно, а она… И знает ведь, что всё равно есть придётся, а вредничает!

— Я не вьедничаю! — возмущённо картавит ребёнок.

— Ещё как вредничаешь, — качаю я головой, вновь подхватывая её на руки и усаживая за стол. — А теперь берём ложку и кушаем кашку, а то скажу маме, что ты себя плохо ведёшь. И будешь сидеть дома, с бабушкой, а не здесь со мной и другими детками.

Угроза действует, и уже спустя несколько минут тарелка с гречневой кашей пустеет. Причём я почти уверена — дело даже не в самом нежелании обедать, а скорее в том, что Таня не хочет этого делать без моего непосредственного присутствия. Эх, что эта мелочь ясноглазая ко мне привязалась? Будет ведь реветь потом, когда уйду.

— Мина Лёвовна, я всё, — судя по тому, как меня тянут за брючину, фраза звучит не в первый раз. Хорошо ещё руки у девочки чистые и светлая ткань теперь разве что измята сверх меры, но обошлась без пятен.

— Ну, раз всё, то моем лапки и идём в игровую.

Татьяна бодро скачет впереди меня к крану, заставляя улыбаться. Чертёнок же, как есть, не зря её Маняша так зовёт.

Ох и не завидую родителям…