Двадцать шестая ночь. Вечность после

Пролог

Привет...

Жар-птица

– Милан, если что, завтрак на столе…Сегодня…Пойдёшь? – осторожно спрашивает взволнованная мама, наполовину выглянув из-за двери, но я молчу.

В последнее время я очень много молчу. Особенно дома. Пожалуй, мне хватает моего психолога, к которому меня направили вовсе не из-за «изнасилования». Нет…

После двадцать шестой роковой ночи меня отвели к гинекологу. Убедились, что я уже не девственница. Что имеются разрывы и прочее, ведь мы слишком увлекались, пока были вместе. Слишком забывались и немного превышали допустимую норму. На теле имелись кровоподтёки и синяки. Зафиксировав всё это, мать схватила меня за горло своим поступком. Она душила так сильно, что я перестала чувствовать своё тело. Я от него отказалась.

А спустя неделю жутких снов и жизни без Гордея у меня случилась первая паническая атака…

Знаете то чувство, когда тебя окружает одна боль…Когда ты чувствуешь, что вот-вот умрёшь, что тебя не станет, а причины этому ты не знаешь. Не можешь ничего сделать. Предотвратить страх и мучения. Только думаешь, что не сможешь больше дышать. В голове при этом стоит болезненный шум, уши закладывает. Всё тело словно прощается с тобой. В такие моменты мои мысли в том самом доме.

Я не проснулась тогда от прикосновений Гордея. Нет.

Я всё ещё в том доме, где меня насилуют снова и снова…А Солнце отнимают у меня раз и навсегда.

В такие моменты я там умираю.

Это случилось тогда впервые. Я уже тогда понимала, что со мной что-то не так.

И только после того, что произошло, мама отстала. Психолог рекомендовала ослабить давление и родители, как ни странно, послушались.

Только вот…

Мне ничего из этого не помогает. Ни таблетки, ни психотерапия. Ничего…

Я не видела Гордея уже долгих полгода.

По слухам, он отдыхает в Азове и решил остаться там навсегда. Сейчас зимняя сессия. Я хожу в университет, но порой приходится пропускать занятия.

Всё зависит от того, позволяет ли туда идти моё состояние.

Если он перешагнул всё, если справился, я за него искренне рада.

Тогда как сама…

Сломана настолько, что и не собрать вовсе. Скорее всего, никогда.

Однажды психотерапевт сказала мне, что депрессия – это не тогда, когда человек грустит или страдает. Это когда человек забывает про естественные нужды. Не стремится восполнить что-то в себе. Не реагирует на окружающий мир. Иными словами, то, что происходило со мной было настоящей депрессией с частыми проявлениями панического расстройства.

Вспомнить о себе помогли только таблетки, но приступы оставались. Хотя до этого я даже не ела. Похудела до сорока трёх килограмм. Превратилась в ходячий скелет. Серая кожа, синяки под глазами, вечная усталость. Меня часто рвало. Я думала, что забеременела тогда после всего, но это был стресс. Месячные приходили с перебоями. То, во что я превратилась не было похоже на ту прежнюю Милану. От той лучезарной бойкой девочки не осталось и следа.

Порой я приходила на учёбу, только потому что туда за руку вели родители. Меня собирала сама мама. Я ведь не могла даже одеться и расчесаться. Не брала в руки зубную щетку. Мне ничего не хотелось. И даже там я смотрела в одну точку, словно находилась вовсе не среди людей…Словно ничего вокруг не существовало. Это и был мой разрушенный мир, от которого остались лишь осколки.

Я знала только одного человека, который бы помог мне справиться с этим, но его рядом не было. Я сама его прогнала. Сама позволила всему случиться.

Эрнест Хемингуэй однажды сказал: «Если двое любят друг друга, это не может кончиться счастливо».

Это о нас? Это то о чём говорят великие и травят душу своими словами?

Грош цена такой любви, которая ломается о время и пространство.

Мы с тобой – время. Мы с тобой – вечность.

И я никогда этого не забуду.

Каждый день проклинаю ту двадцать шестую ночь. Я каждый день мечтаю проснуться и узнать, что все эти полгода – просто дурной сон. Что ничего этого не было. Есть мы… И мы неразделимы.

Собравшись, я вновь еду в университет с отцом. Он молчит. Я тоже.

Выхожу и следую в корпус как на автомате. Ни на кого не смотрю, ни с кем не разговариваю. Хотя в последнее время со мной всё чаще общается наша тихоня Шура. Раньше мне казалось, что она странная, но после всего я поняла, что странные все остальные. Она же…Спокойная, тихая и понимающая. Порой она просто сидит рядом и молчит, взяв меня за руку. Этого достаточно, чтобы я ощутила, что в мире есть кто-то, кто не станет лезть внутрь тебя и вытаскивать что-то, если ты не позволяешь. Этого достаточно, чтобы я хоть на секунду чувствовала себя живой.

– Слышали, Яровой возвращается, – шушуканье сверху подобно молнии прямо в сердце. Может мне это просто снится…А может от таблеток что-то послышалось…

Порой у меня такое бывает.

– В смысле? Он ведь забрал документы…Ты сама же говорила! – выдаёт Валеева в ответ возмущенным тоном.

– Я так думала, но нет. Писал что-то вроде по семейным обстоятельствам. Но говорят, что возвращается…Он писал Кристинке.