Две каменных госпожи

Две каменных госпожи

Солнце уже садилось, и закат был весь красно-золотой, чисто яшма, какую Иван видел в руках старых мастеров, резчиков по камню. Край солнца сиял так, что глазам было больно смотреть, – а всё же не удержался Иван, замер, загляделся на золотое сияние. Хоть и ранёхонько ему завтра вставать, хоть и идти в забой робить, а хочется порой посмотреть, какие в мире чудеса бывают.

До того, как засмотреться на закат, Иван шёл по лесу ходко, думал, что дома ждёт жена Дарья и дети – две девки да трое ребят. Думал, что старшую дочь Марусю пора бы уже замуж выдавать, она девка ладная, видная, да и в работе скорая – матери по хозяйству помогает, за младшими братьями следит. Думал, что новый приказчик Демьян Данилыч – хуже собаки, чуть что сразу лается, люди для него будто скот какой... Вспомнив про приказчика, Иван нахмурил кустистые брови, опустил голову, потёр глаза – в них после взгляда на закат плясали пёстрые пятна – да и хотел уже было дальше идти, но услыхал неподалёку шаги.

Шаги были лёгкие – лишь слегка шуршали листья и похрустывали ветки. «Если и зверь какой крадётся, то невеликий», – подумал Иван, но спине отчего-то стало холодно, и он покрепче сжал каёлку. Из-за деревьев, однако, вышел не зверь – вышла женщина, с ног до головы закутанная в тёмно-зелёный, точно малахитовый, плащ. Ивану бы тут и выдохнуть, а в груди тесно стало – вспомнил он рассказы бывалых заводских, что тут, мол, сама Хозяйка ходит. Старики много чего рассказывали – и про Огневушку-Поскакушку, что среди пламени появляется да пляшет, и про козла, что серебряным копытцем по земле бьёт, а из-под того копыта драгоценные камни летят, и про Великого Полоза, что может человеком оборачиваться. Иван над их байками посмеивался – а теперь, стало быть, сам Хозяйку встретил.

Сдёрнул Иван шапку, поклонился – к нечисти этой надо со всем почтением относиться, а то может сгубить – в лесу закружит или вовсе в ящерицу превратит.

– Ты ли это, Медной горы Хозяйка? Дело у тебя какое до меня есть?

Хозяйка кивнула. Потом прижала к шее руку – тонкую, бледную, с длинными пальцами – и заговорила. Голос у неё – не то хрип звериный, не то шипение змеиное, и слова выговаривает чудно, не по-нашему. Иван не робкого десятка был, а вздрогнул.

– Сскажи своим... Сскажи приказчику Демьяну... Пусть уходит с Красногорки. Не будет там больше руды. Сскажи, Хозяйка на него зла.

Хоть вечер и тёплый был, а Ивана дрожь пробрала. Шутка ли – такое самому приказчику сказать! А не сказать – как бы не прогневалась Хозяйка на самого Ивана! Вон она и лицо прячет, и слова лишнего сказать не хочет. Ивану бы развернуться да домой бежать со всех ног, а ему совестно стало, что он перед девкой трусит, пусть даже девка эта – сама Хозяйка. Да и любопытно стало – на Хозяйку-то поглядеть. Старики сказывали, она собой краше всех заводских девок, краше даже барынь, а платья на ней из шёлкового малахиту, такие, что самой царице не снились! Вот он набрался смелости и говорит:

– Что это ты лица не показываешь, Хозяйка? Что говорить по-нашему разучилась? Бывалые, кто тебя встречал, говорили, ты за словом в карман не полезешь. Да и нехорошо это, неприветливо – в глаза человеку не смотреть!

Она промолчала, а потом вновь зашипела:

– Я не Ххозяйка...

И потом, ещё немного помолчав:

– Я – Бессердечная.

И открыла лицо.

Вот тут-то Иван и рванул без оглядки, так что только сучья под ногами трещали, и мчался до самой опушки – едва в овраг не слетел, чуть шею не свернул, да и того не заметил. Лицо у нечисти этой, кем бы она ни была – Хозяйкой или ещё какой неведомой тварью – было всё белое, исполосованное чёрными шрамами, словно её зверь какой когтями рвал, на горле тоже шрам, будто её кто зарезать пытался, волосы седые, как у старухи, а глаза синие и словно огоньками светятся. И пятна по всей коже, будто она уже в земле полежать успела. Бежал Иван, бежал, крестился на бегу, молитвы шептал – а губы будто каменные, не слушаются, – и думал, что он лучше всё Демьяну Данилычу расскажет и десяток-другой плетей получит, чем заново с таким страхом встретится.

***

Уолдер Фрей по прозвищу Чёрный возвращался в Близнецы. До замка оставалось всего ничего, конь его шёл ровно, звуки леса ничем не отличались от обычных – хруст веток, шелест листьев, перекрикивание птиц; иногда в густой листве мелькал огонёк беличьего хвоста, а с ветки на ветку перепархивал дятел в красной шапочке или чёрно-белая молния – сорока. Ходили слухи, что Братство без Знамён совсем распоясалось – нападают на людей средь бела дня, похищают лордов, чтобы требовать выкуп, – но Чёрный Уолдер чувствовал, что никого из людей рядом нет. Он ощущал это кожей, спиной, волосами, всем телом – его никак нельзя было застать врасплох, подкрасться сзади и всадить кинжал в спину.

Со свадьбой, которую в народе уже прозвали Красной, всё вышло не так удачно, как планировали Лотар, Уолдер Хромой и другие. Волк Робба Старка оказался поистине адской тварью, Меррет не сумел справиться с простейшей задачей – споить Большого Джона Амбера, вдова Старка схватилась за нож и отправила на тот свет дурака Динь-Дона... Но всё-таки Фреи своё дело сделали. Уолдер видел, как прислуга, отмывавшая от крови пол в зале, боязливо косится на него, слышал, как они шепчутся у него за спиной о проклятии, павшем на тех, кто нарушил законы гостеприимства. Глупая Рослин твердила о том же – и плакала, плакала целыми днями. Чушь собачья все эти проклятия и кара богов! Он бы потолковал об этом с Рослин в укромном уголке и может, даже сумел бы утешить её – известно, какое утешение нужно всем женщинам! Но вряд ли старик Уолдер Фрей это одобрит, ведь Рослин теперь носит в животе наследника дома Талли – и молится, чтобы это была дочь, подумать только!