Две недели Лизы Александровой

Две недели Лизы Александровой

16 сентября, почти вначале первого семестра, Лиза узнала о том, что у нее рак.

Полгода назад у нее стал побаливать желудок. Наверно, из-за быстрого, нерегулярного студенческого питания, решила она. Отказалась от майонеза, перестала избегать первого… Но боли не проходили. Потом начался кашель. Простудилась, наверное, подумала Лиза. Бронхит?..

Но это был не бронхит.

Это был рак. И метастазы, проев желудок, перешли в легкие.

Врачи давали ей две недели.

Две недели?

В это было невозможно поверить.

Она, студентка третьего курса экономического факультета, она, двадцатилетняя девчонка, у которой в жизни-то считай ничего и не было, умрет? Ляжет в холодную сырую землю, рядом с прабабушкой и прадедушкой?..

Этого просто не могло быть, это была чья-то жестокая злая шутка, только и всего…

Но кашель был реальным, боль в животе была реальной. Сухие данные анализов, томографии и рентгеноскопии – тоже.

Сначала она решила не ходить в институт. Но что было делать дома? Сидеть в родной, до последней трещинки знакомой квартире было невозможно. От вида мягких игрушек, любовно сбереженных с детства, красочных сборников сказок и сентиментальных романов в мягкой обложке на книжной полке, хотелось лезть на стенку.

Диван с мишками, на котором она спала с семи лет, письменный стол, за которым делала уроки…

Через две недели они будут так же стоять здесь, ждать, когда она вернется из института. Но она не вернется. Никогда.

Диван будет, а она, Лиза, нет. Как это может быть?

Или может? Или все-таки может?..

Лиза продолжила ходить на пары. Там, в институте, среди людей, было легче. Иногда, слушая объяснения лектора, Лиза забывалась. Но потом, через пять, десять, двадцать минут вспоминала снова.

Друзья отшатнулись. Они не были злыми от природы или плохими, нет. Они просто не понимали, чем тут можно помочь. Боялись сделать еще хуже. Но сделать еще хуже было нельзя, вот в чем дело.

Мама?.. Маме было так плохо, что Лизе хотелось даже умереть побыстрее, лишь бы это закончилось.

Костя, парень, с которым встречалась Лиза уже больше года, тоже отстранился. Начал избегать ее, не знал, что делать, как себя вести. В душе у Лизы было такое чувство, как будто он ею брезгает.

Словно она уже была наполовину мертвой, а ему надо было ее целовать, трогать… Это было отвращение физиологическое, инстинктивное, древнее.

Отвращение к больному животному, которое заедают свои же сородичи, чтобы оно не несло смерть дальше. Заедают в интересах стаи.

В интересах вида.

Зато неожиданно активизировались люди, от которых Лиза не ждала ничего. Они даже не были подругами, даже приятельницами не были… Две разбитные хохотушки, Верка и Дашка, вечно висевшие на допсе, зазвали ее на дискотеку. Верка и Дашка учебой интересовались мало, зато мальчиками, сексом и приключениями – очень сильно.

В клубе гремела музыка, на танцполе извивались горячечные тела, шум и другие внешние раздражители были так сильны, что тосковать было просто невозможно. В такие места люди и ходят для того, чтобы не грустить – и Лиза не грустила в тот вечер.

Она второй раз в жизни напилась и впервые занялась сексом в кабинке туалета. Это было новое, это было то, на что она никогда не пошла бы раньше.

Но, пожалуй, больше всех в ту неделю сделал Сашка. Ее однокурсник, с которым она тоже не более чем приятельствовала. Сашка не был блестящим студентом. Но зато он был веселым, легким и обаятельным. Девчонки его обожали, да и с парнями он был в хороших отношениях. Душа компании, красавчик, баловень судьбы.

Сашка позвал ее с собой в кафе, потом они поехали кататься на аттракционах. Лиза говорила, говорила, говорила ему о себе, о том, что чувствует, о том, как ей страшно, больно и плохо, а он слушал. И это было ей в тот момент так надо. Именно это.

На следующий день он потащил ее на прыжки с парашютом. Раньше Лиза никогда не решилась бы на это. Но то было раньше. В другой жизни…

И когда они парили в небе, огромном, бескрайнем питерском небе, как будто не было смерти. Была только свобода.

Безбрежная, волнующая, прекрасная.

Заветная.

А потом они поехали к нему. И в тот день, и в ту ночь Сашка был с ней, ласкал это нежнее маленькое тело, которое узнало так мало… так многого не успело…

Ее волосы рассыпались под его пальцами, и губы отвечали на его ласки, и ей больше не было страшно. Она была почти счастлива.

А потом… потом был хоспис, наркотики, боль, аппарат для искусственной вентиляции легких, почерневшая от горя мама.

Смерть.

На похороны пришло много народу. Друзья, одноклассники, родственники, все те, кто испугался, не нашел сил, времени, терпения, чтобы прийти раньше. Почти весь курс в полном составе. И Сашка тоже…

Стук молотка, которым забивают гвозди в гроб, он запомнил на всю жизнь. Но в памяти осталось не только это…

Ее нежные волосы под его пальцами, ласковые испуганные глаза, когда он ее целовал, они вдвоем в безбрежном питерском небе.

Он запомнил ее живой. Такой, какой она была с ним рядом.