Дядя Серёжа

Дядя Серёжа

До автобуса пришлось пробежаться. Учитывая, что сегодня я на шпильках – то еще геройство. Но водитель так внимательно смотрел на меня от самого выхода метро и не закрывал дверей, что мне пришлось ускориться. Не обижать же человека.

Каблук мой едва не застрял в решетке ступеней, но я сделала вид, что так и надо, не спеша пикнула проездным и пошла вдоль рядов сидений. Время околополуденное, народу немного, но свободных мест не то чтобы есть. Я прошествовала до конца салона – люблю располагаться там, на этих ярусных возвышениях. Других там видно немного сверху, и мне это нравится.

Какой-то парень в наушниках мельком глянул

на мои сапоги, отвел было глаза, но все равно метнулся взглядом обратно, провел им вверх по ногам до самых шорт, потом, выхватил зоны талии и груди, и помедлив, все-таки встал, уступая место.

Поблагодарив, я зашагнула на возвышение сиденья, крутнулась к нему задом и уселась на подрагивающее из-за работы мотора кресло. Лишенный места парень сосредоточенно уткнулся в телефон, держась за ближайший поручень. Я закинула ногу на ногу. Не как Шарлиз Терон, конечно, но тоже ничего – ноги у меня длинные и ровные. Белые шорты – под цвет почти-ботфортов – послушно обтянули бедра.

Вид у меня, наверное, не слишком модный – в этом сезоне актуален оверсайз и плоские сандалии. Но пока моя фигура не нуждается в сокрытии оверзайзом всяких неровностей, буду носить то, что хочу, а не то, что модно.

Интересно, повлиял ли как-то мой внешний вид на успешную сдачу зачета? Наверное, нет — профессор, принимающий культурологию, выглядел таким оторванным от мира, что едва взглянул на меня во время ответа и, так ничего и не сказав, наскоро расписался в зачетке.

Мы уже подъезжали к концу маршрута – народ рассасывался, места освобождались. Мой «культурный рыцарь» так и остался стоять рядом, но всю дорогу старательно делал вид, что меня не существует, и яростно перелистывал что-то на экране смартфона. Ну и ладно.

На выходе ветер подхватил мои волосы и бросил их вперед. Но, так как они собраны в высокий хвост, на меня это почти не повлияло – просто пришлось поправить их, откинув за плечо и, на всякий случай придерживая рукой с подветренной стороны.

Деревья звенели мне свежей майской листвой, переливаясь зелеными красками. Будто по ним, как по морю, шла волна. Красиво и вдохновляюще. Но я не стала долго задерживаться – судя по шуму, сзади по дороге шла поливальная машина, а я сегодня уже принимала душ.

Лифт в подъезде не работал, так что пришлось пешком подниматься на свой пятый. Сочувствую тем, кто живет выше. Я вставила ключ в замочную скважину, но вместо того, чтобы как обычно провернуться, он застрял. Я попробовала снова – тот же результат. Наконец, до меня дошло взяться за ручку и потянуть на себя – так и есть, дверь не заперта.

— А чего у вас хата открытая? – кричу в пустоту коридора, заслышав в глубине квартиры голоса.

— А мы никого не боимся! — отвечает мне папин голос. Слишком громкий и веселый, чтобы сомневаться. Папа пьян.

Разуваюсь, расстегивая длинную молнию сапог, и слезаю с их высоты. Мир становится непривычно выше, а идти в одних носках – скользко. По пути на кухню забрасываю сумку в свою комнату, забывая о зачетке – ее надо сфоткать и зачем-то скинуть в беседу группы.

На кухне папа не один. Но, слава богу, с ним только дядя Серёжа, и мама еще не приехала с дачи.

— Привет студентам! – папа салютует мне рукой, но так театрально-неловко, что больше напоминает другой жест, который-нельзя-называть.

— О, Лиль, привет! – против папиной расхлябанности дядя Серёжа начинает суетиться, зачем-то подскакивает из-за стола, вроде как дергается ко мне, но останавливается на полпути к двери, где я и стою. – Уже вернулась, да? А мы тут расходиться скоро собираемся…

Выглядит он не в пример трезвее папы, но все равно едва заметно пошатывается, вертя головой от меня к нему. Хотя может дело в том, что «небоскребы всегда шатаются» — дядя Серёжа очень высокий и крупный, напоминающий пополневшего с возрастом борца или боксера. Может, потому он и выглядит почти трезвым – на такой вес, в отличие от худощавого папы, явно надо больше алкоголя. А на столе всего одна опустошенная примерно на две трети бутылка.

Папа явно против того, чтобы скоро расходиться, буробит что-то возмущенное, а дядя Серёжа только виновато на меня смотрит. С его хабитусом смотрится это особенно забавно. У дяди Серёжи нарочито грубые черты лица: неаккуратный крупный нос, будто сильно прижатый к остальному лицу, очень глубоко посаженные глаза и «шварценеггеровский» раздвоенный подбородок, чуть заплывший жирком. По отдельности смотрится плохо и совершенно не красиво, но вкупе с крупной, животной фигурой и полным отсутствием агрессии во взгляде и движении чем-то подкупает.

— Да ты садись, садись — чего стоишь? – дядя Серёжа все-таки подходит ко мне, указывает на край углового дивана и даже тянется меня на него усадить, но, так и не коснувшись, дергает горилльими руками, как ошпаренный.

Я сегодня закрыла зачетную неделю, первый экзамен еще нескоро, так что у меня совершенно нет желания, как мама, отчитывать нерадивого родителя, тянущегося к бутылке. И есть хочется – никогда не могу завтракать перед зачетами и экзаменами. Поэтому плюхаюсь на стертую обивку дивана и сразу двигаю к себе тарелку с нарезкой. Дядя Серёжа, чуть не опрокидывая папину рюмку, двигает мне еще и салатницу с хлебницей и, наконец, сам садится на табуретку, которая опасливо скрипит под его весом.

— Я в свое время после училища сразу на стройку ехал, — заводит старую шарманку папа. – А эти…

Дядя Серёжа густо смеется, потрясая мощной грудью.

— Пить ты туда ехал, — со знанием дела отвечает он.

Папа что-то возмущается в ответ, про то, что дяде Серёже бы такую жизнь, он бы на него посмотрел. Потом разливает водку по рюмкам и кивает на меня:

— Будешь?

Не успеваю я отказаться – рот занят бутербродом с ветчиной – дядя Серёжа машет на него рукой, говоря, что мне еще рано и нечего приучать. Папа в ответ ворчит, что ничего не рано – у него в моем возрасте уже жена и ребенок были, но не настаивает.