Дьявол в деталях

Дьявол в деталях

Посвящается Кириллу Иванову, постоянному читателю, близкому другу и просто ценителю творчества господина Лавкрафта

            Спустя тысячи лет леденящее душу знамение покорило жрецов и бессменных владык. На жертвенный алтарь возложили чёрное сердце, и вскоре запах тленья, исходивший от стекающей крови, отравил реки, воздух и землю. Всё, чего касалась Госпожа Чума, приобретало тёмно-зелёный оттенок… и погибало.

            Прибыл всадник и приказал немедленно завершить ритуал. Тогда, в неспокойном потоке, был наполнен сосуд, не имеющий дна. И его содержимое подарило плоть и напоило живительной влагой рычащую девятиглазую книгу (бесценный дар — по глазу за каждое прославленное божество). Все стихи в ней были посвящены своему божеству, ритуалу, заклятию. — Труд, который оценил бы редкий эстет в экзальтации…

            Кольцевая рифма с пятистопным акаталектическим ямбом пронизывала естество монстра. И, раскрывая пасть, книга могла изъяснять мысли лишь в таком метре. Правда, она не любила говорить с непосвящёнными, с обывателями, и для любой неожиданной встречи был заготовлен тривиальный ответ: «Мои уста не то, чем ты владеешь…»

            «Новый Некрономикон!» — Провозгласил безумный поэт, лаская кожаное чудовище. — «Теперь мы пойдём по миру и покорим людское племя». Упала комета, осветив путь впотьмах, и зловещая фигура исчезла в испепеляющей вспышке, оставив всевыжигающий след на белёсой траве. Но — кем был поэт? Ведь, не первым владельцем? Magnum ignotum.

            Через несколько лет он явился к туманному образу и предложил интересную сделку. Долгие часы, проведённые в полуразрушенном зале, наделили поэта бессмертием, а книгу — собственным разумом, отделённым от вечного мрака. Глаза раскрылись, и, в считанные минуты, святилище поглотил сумрачный лес. Внутри загорелось бесцветное пламя.

            И только темница духа разбилась о неизвестное и непонятное…

            К западу от храма росли огромные синие поросли, рождая ночами потоки сознания. Эти деревья (похожие на растянутые цветущие горы) давно стали прибежищем для созданий извне. Таинственное сияние навсегда закрыло проход в непролазные дебри, а с ним исчезли и каменные руины, — мрачные обломки иных цивилизаций.

            Ни жуткая проповедь седого фанатика, ни всепоглощающее пламя святой инквизиции не смогли расчистить многовековые заросли. Они, конечно, не знали, что сами попытки — бессмысленны. Один из служащих, сбир, даже поджёг себя, чтобы доказать преданность церкви и обрести вечную жизнь. O sancta simplicitas!

— Огонь — воля бога! — Заверял он, пока не стал кучкой пепла.

            Жаль, его товарищи не оценили такую самоотверженность, сбрасывая тело с обрыва! И лишь старый друг обернулся, хотя и не воздал по слугам — как должно. Но ужасный восторг испытал каждый, когда солнце налилось кровью и, откуда-то из тёмных бездн и глубин повеяло преющей падалью. Все разбежались в испуге.

            Только старик, держащий в руках книгу (иного типа; но в столь же качественном кожаном переплёте), решился предупредить жителей о великом зле, обитающем в чаще. Так, он сам возложил на себя благородную миссию и отправился в большое предместье. Но местные не слишком обрадовались незваному гостю (потому что не привыкли молить о спасении).

            Вышел жилистый мэр, и показались послушные колья и пики. С тех пор лишь безумцы навещают варварский мир. Все «свои» — на вес золота, «чужие» — не стоят ничего и представляют угрозу. Вот два закона, носившие здесь директивный характер, не сказать, права. Впрочем, с законностью никогда не возникало проблем. Если вспомнить диктатуру Пиночета в Чили и Сталина в Советском Союзе, можно проследить некую аналогию, по крайней мере, в отношении самопочитания и методов властвования.

            Городских стражей больше заботило свечение, гуляющее по ночам. Трудно объяснить, почему они озирались и спрашивали друг у друга о древней печати. Слишком опасно было блуждать в ожидании рока, и бедные дома, разбросанные за крепостной стеной, часто становились приютом хранителей.

            Самоуправление позаботилось о том, чтобы лунный свет не заманивал в лес. Но сопротивление удавалось только в том случае, когда жертвы не смотрели на небо. Отсюда — довольно странная традиция ходить с опущенной головой и креститься при каждом удобном случае, и не важно, уместно ли. Фактически, угроза исходила изнутри самого человека, — но признаться в этом, — значит, водрузить знамя фатализма, уничтожить остатки надежды в истощённых сердцах.

            Стоит отметить, что лишь половина населения исповедовала христианство, правда, в его самой изощрённой форме: сочетание язычества и учения Ария, умершего более тысячи лет назад. Ab initio, большинство праздников народ встречал кострами и игрищами в честь любимых богов. Обряды же, из-за своей продолжительности и вариативности, вовсе стали чем-то из ряда вон выходящим.

            Но до жертвоприношений пока не дошло…

            Однажды, когда красный месяц задел серпом опустошённые земли, пространство сузилось — снова, и из кипящей утробы вырвались безымянные тени. Они рыскали по запущенным кладбищам и высоким курганам, иные — взлетали до самых небес и пели зловещие оды. Не сказать, что их голос был кому-то противен, впрочем, и не сказать — что приятен.

            Даже угрюмые тучи вились и принимали форму силковых узлов. Sensus veris. Возделанные поля горели и плавились, и охваченные паникой фермеры сбегались к вратам, в поисках великодушия. Но вскоре тени покинули улицы, предупредив нескольких «избранных» о возможном повторении цикла.

            Одним из них — был я, Джастин Вольф, магистр Бостонского университета. Искатель истины…

            Единственная причина, по которой я осмелился ступить на эти богом забытые земли, — удивительный артефакт, потерянный в глубинном безмолвии. Первая рукопись — появилась вместе с самим человеком, или же раньше него. Эта, вероятно, скорее принадлежала перу сироты из Аркхэма, который разнёс несколько экземпляров по недремлющим источникам скверны. И я поклялся покорить хотя бы один.