Дым под масками

Титры. Трель над палубой

Визг умирающего мотора заглушал разъяренное шипение волн, вгрызающихся в палубу. Тонкий экран паруса с погасшим мороком бессильно висел вдоль мачты и слабо трещал утекающей в окровавленную воду энергией.

Других звуков Штефан не слышал. Сознание заглушило крики умирающих, скрип механизмов и оглушительные всплески, которые раздавались, когда разъяренный левиафан бил хвостом по воде.

Чувств тоже не было, ни одного.

Ни ужаса потери – он был достаточно взрослым, чтобы понять, что родители, запертые смятой металлической дверью в каюте, обречены.

Ни страха за собственную жизнь, ни злости на тех, кто повел корабль в море, несмотря на брачный сезон левиафанов.

Понадеялись на бортового чародея, герра Виндлишгреца. Еще два дня назад этот полный мужчина с волосами цвета ржавчины обходил корабль, презрительно морщась. Это он заставил вывести на экраны на носу изображение оскаленной пасти, как на морлисских пароходах. Сказал, что левиафан – животное, к тому же тупое, и его просто напугать.

Штефан пытался сказать герру Виндлишгрецу, что левиафана еще проще спровоцировать, и об этом им рассказывали на уроках естествознания в школе. Конечно, чародей не послушал. Кого волнует мнение десятилетнего сопляка.

Кого он вообще волнует – спустя несколько минут от корабля останутся только обломки, уносящиеся в бездну, а огромный змей с пастью, полной игл-зубов, частых и желтых, поплывет в глухую черную глубину праздновать победу.

Штефан попытался вытереть кровь из разбитого носа мокрым рукавом, но только еще больше размазал. Несколько секунд он разглядывал испачканный рукав, с мазохистским удовольствием думая о том, что мама обязательно заругает.

«Мама будет недовольна» – привычная мысль, кажущаяся теплой в ледяном ревущем безумии. «Мама умерла» – пощечина, обжигающая сознание, которое никак не хотело чувствовать горе. Или страх.

Почему надо бояться? Мама будет ругать.

Мертвая мама за искореженной дверью.

Будет ругать за испачканный кровью рукав.

Слишком много крови, надо найти место, где суше. Чтобы мама не ругала. Мертвая, мертвая мама.

Шатаясь, Штефан поднялся с палубы, с удивлением обнаружив, что все это время сидел, вцепившись в труп одного из матросов. Перед смертью он схватился за скобу, да так и не разжал пальцы. Заляпанная густым и рыжим куртка пахла солью и чем-то химически-едким – видимо, кровью левиафана.

Штефан обвел взглядом качающуюся палубу. Прямо под ногами взорвалась фонтаном щепок одна из досок, и в разломе появился гребень обнаженного механизма.

«Как открытый перелом», – отстраненно подумал Штефан, все еще не в силах поверить в близкую смерть.

Мимо пронесся мужчина в черном мундире, держащий что-то вроде гарпуна. Мир покачнулся и дернулся в сторону – Штефан не сразу понял, что мужчина оттолкнул его. Он видел, как мужчина целится, замахивается и швыряет гарпун, бесполезно скользнувший по колючей чешуе левиафана. Змей обернулся и раскрыл пасть – между желтых зубов заплясал красный раздвоенный язык.

Он видел, как мужчина вдруг упал и дернул какой-то рычаг. Слышал раздавшийся выстрел – будто издалека, чувствовал, как вздрагивает палуба. А потом весь мир на долю секунды затопил стерильно-белый свет, уничтоживший очертания. Когда мир вернулся, мужчина уже лежал на палубе лицом вниз, змея нигде не было, а вокруг стояла какая-то особая, оглушающая тишина.

Выжившие открывали рты, но вместо слов выпускали неестественно красную кровь. Штефан видел, что остался на корабле, полном мертвецов – те, кто еще корчился на скользких досках, скоро навсегда затихнут. Мачта бесполезно выплевывала в низкие серые тучи красные спицы сигнала о помощи.

Он знал, что ни один корабль к ним не пойдет. Что будет большой удачей, если в порту сжалятся и пошлют дирижабль. И что, увидев мертвецов на палубе, капитан дирижабля скажет разворачиваться и лететь обратно. На корабле нет ничего ценного – мама сказала, он вез почту и заказы из каталогов – мебель, занавески, ткани, книги и табак. С бешеной наценкой, потому что когда у левиафанов брачный сезон, почти никто в море не выходит. Барахло втридорога для тех, кто не хотел ждать аэропочту из удаленных регионов. Вот и цена жизней всех членов экипажа «Пересмешника» и десятка пассажиров, которым так срочно надо было попасть в Поштевицу.

Все это значило, что и груз дирижабль не станет спасать.

Может, заметив на палубе ребенка, они все же рискнут спуститься?

Если он доживет до дирижабля. Если не потеряет сознание, не сойдет за очередного мертвеца.

Он обвел палубу беспомощным взглядом. Отчаяние проклевывалось через панцирь отупения и вот-вот должно было прорваться наружу, но сознание упорно сдерживало его. Чтобы детский разум не погасили яркие, режущие образы, один за другим врывающиеся в глаза. Вот разметанная куча внутренностей – яркие акценты, красный, черный, сизый и скучно-серый цвета. Вот человек, у которого между плеч зияет черная улыбка пустоты – левиафан откусил ему голову вместе с половиной грудины. Вот раздавленный матрос, а может, и капитан – не поймешь в месиве ткани, костей и мяса, какие нашивки были на мундире.

Штефан, шатаясь, побрел к носу корабля. Там лежал кто-то, сохранявший человеческие очертания. Рядом с неизуродованными трупами было спокойнее. Они были похожи на людей, они позволяли обманывать себя иллюзией, что мир не сошел с ума и не закончился прямо здесь.

Лежащим оказался герр Виндлишгрец. Его лицо обрело странный, зеленовато-желтый оттенок. Он бесполезно зажимал рваную рану на боку набрякшим водой и кровью кителем.

Губы чародея шевельнулись, но Штефан по-прежнему не слышал слов. Тогда герр Виндлишгрец поманил его пальцем. Он послушно подошел и опустился на колени. Чародей неожиданно проворным движением схватил его за воротник и положил ему на лицо мягкую липкую ладонь.

В переносицу словно ударила молния. Магическая энергия электрической вспышкой пробежала по венам, облизала лицо и руки, а потом пульсирующим клубком свернулась у сердца, распуская колючие искорки.