Эдем-2160

Глава 11

   Старый вагон трясло на стыках так, что зубы выбивали дробь, а на каждом повороте стальные ребра стонали, как будто были готовы порваться. В тусклом свете оранжевой от неполного накала лампочки в дальнем углу вагона Пьер Верт с трудом мог разглядеть одинаковые пятна лиц с провалами глаз и ртов. Кто-то постоянно надрывно кашлял: он судя по всему был болен туберкулезом. Соседа слева от Пьера укачивало и поначалу француз попытался было облегчить его страдания, научив правильно дышать. Однако его грубо послали к черту и он замолчал.

   Охранники-конвоиры заходили раза три за все время, пока их везли из распределителя, расположенного где-то в подземельях Швейцарских Альп, к карантинной зоне на границе с Итальянской пустыней. Здесь им предстоял пеший марш к восьмому карьеру. Пожизненная каторга. Ему дали восемь лет, но как врач, имевший допуск к секретным документам, Верт знал - на итальянских копях дольше двух лет не живут, а те, что возвращаются домой, умирают быстро.

   И все же он не жалел о своем решении. Он знал, что спасти Ярослава Селецкого могло только чудо. Он волшебником не был и не смог помочь даже себе. Дочь как-то между заседаниями суда спросила его, зачем же он все-таки сделал это. Он тогда ответил, что хотел помочь ребенку и его отцу, что он устал быть судьей. Так он сказал тогда. А сейчас он ответил бы по-другому: он хотел остаться человеком. Решать судьбу других слишком тяжело. Его отец хотел, чтобы Пьер стал евгенистом: он был гордостью Бенуа Верта, да и мать тоже частенько говорила, что Пьер сделал правильный выбор.

   Вот только сам Верт так не считал. Единственным, кто понимал его, был дед. Старик-священник научил его двум вещам: всегда доводить начатое до конца и быть самим собой. Если первое удавалось всегда, то со вторым не все было гладко. И все же Пьер сделал и то и другое, дед может гордиться им.

  -- Папаша, закурить не будет, - сидевший через проход наклонился к Верту и тот разглядел молодое лицо, принадлежащее явно итальянцу. Об этом же говорил и акцент соседа.

  -- Я не курю, извините, - Пьер развел руками, отчего цепь на кандалах слабо звякнула.

   Итальянец усмехнулся.

  -- Чего извиняешься, папаша? Здесь тебе не пансионат, - хищная усмешка исказила серое лицо и в полутьме блеснули белые зубы.

   Верт отвернулся и стал смотреть прямо перед собой. Итальянец некоторое время молчал, а потом, наклонившись почти вплотную к Пьеру, сказал:

  -- Ты держись меня, папаша. Авось что и выгорит, - и еще раз блеснул зубами в темноте.

   Позже, на марше, когда их гнали по разбитому шоссе через холмы, заросшие спутанным шиповником и в рост человека крапивой, итальянец, оказавшийся опять рядом, представился, сказав, что его зовут Луиджи.

   Из вежливости Пьер тоже назвал себя. Хотя возможно не только поэтому, но и еще потому, что хоть кому-то он казался нужным в этой безликой толпе каторжан.

   Дорога пошла под уклон и за очередным поворотом их взгляду открылись рваные раны разработок в узкой долине пересохшей реки. Под утесами лепились неприметные издали бараки.

   Им досталось не такое уж и плохое место, как объявил Луиджи, особенно когда выяснилось, что Верт - врач. А за все хорошее полагалось платить, то есть Пьер теперь был ответственным за здоровье обитателей своего нового жилища. Попутно выяснилось, что лекарств почти нет, а у тех, что есть, давно истек срок годности.

   Вечером, лежа на нарах, Пьер стал вспоминать ту жизнь, которая была для него безвозвратно потеряна. За чередой ярких и теперь чужих картин выплыл разговор с Селецким.

   -...Прошу прощения, если помешал вам, - статный мужчина в строгом костюме-тройке протянул руку навстречу Верту. - Меня зовут, Виктор Селецкий. Вы наверное слышали мою фамилию.

   Из вежливости Пьер кивнул, хотя едва ли представлял с кем говорит. Его оторвали от работы и теперь он рассеяно блуждал взглядом по интерьеру кабинета.

  -- Мне можно с вами поговорить? - человек в костюме опять попытался привлечь внимание врача-евгениста.

  -- Вы и так уже разговариваете со мной, - Верт никак не мог понять, что нужно посетителю.

  -- Нет, я хотел бы поговорить конфиденциально. Поверьте, это очень важно.

   Верт жестом пригласил Селецкого следовать за собой. В приемной было пусто, секретарь куда-то ушел, оставив работающим терминал. Они сели в кресла. Селецкий вынул сигарету и начал разминать ее в пальцах.

  -- Простите, но я не курю и не люблю, чтобы курили в моем присутствии.

   Гость сломал белую палочку и, смяв, бросил в утилизатор:

  -- Доктор Верт, я хотел бы сделать вам выгодное предложение. Прошу выслушать меня до конца не перебивая. Сегодня к вам на рабочий стол попадут данные моего будущего сына Ярослава. Мы с женой опасаемся, что результат анализа может оказаться неудовлетворительным. Потому мне хотелось бы подстраховаться. Мы так долго ждали этого ребенка. Я надеюсь, что вы пойдете навстречу мне и моей супруге. Можете назвать любую сумму, - Селецкий достал карманный компьютер.

  -- Какую сумму? Сумму чего? - Верт поднял глаза на собеседника и увидел, что тот поджал губы.

  -- О, да вы умеете торговаться, мсье Верт! - в голосе Селецкого позвучала странная смесь уважения и недовольства. - Хорошо, я удвою сумму, названную вами.

  -- С чего вы взяли, что я вообще пойду на сделку, - Пьер теперь понял, что его банально пытались купить и оттого рассердился. - Я сейчас вызову секретаря и охрану, вам покажут где выход.

  -- Не торопитесь, секретарь не придет еще около получаса. У него неожиданно оказалось срочное дело. А охрана застряла в лифте и ремонтная бригада еще минут сорок будет безуспешно их оттуда вызволять, - Селецкий тоже начал злиться. - Ваше упрямство меня удивляет.