Её глаза

Её глаза

Есть старая поговорка: «То что тебя не убивает, делает тебя сильнее», и Мартин фон Штромберг в это не верит. Он думает, то, что пытается тебя убить, делает тебя еще злее и печальнее. А сила приходит от хорошего — от семьи, друзей, удовольствия от выполненной работы. Вот те вещи, которые делают тебя крепче. Они подымут тебя на ноги, если ты сломлен. И сейчас, храня в памяти взгляд зелено-карих глаз Оли, ее тихий голос и движения тонких пальцев, он это прекрасно понимает.

28 октября, 1942 год
22:49

Сейчас тихо настолько, что непривычная тишина режет уши. Едкий запах гари забирается глубоко в нос и разъедает слизистую, не спасает даже платок. Зеркала пролитой крови отражают черное небо с редкими проблесками звезд, почти полностью закрытыми свинцовыми тучами. Это была первая тихая ночь.

Молодой лейтенант фон Штромберг, подсвечивая себе фонариком, медленно подходил к лежащим в обломках битого кирпича трупам, на которых была зелено-серая мышиного цвета форма, залитая багровыми пятнами. Он слышал, как хрустели куски кирпича и пустые гильзы под ногами двух идущих позади него солдат, но не обращал на это внимание. Он лишь смотрел на троих людей в зеленых ватниках, стоящих напротив него.

Полчаса назад им удалось установить временно перемирие, чтобы спасти раненых и вынести тела убитых с поля боя. Это была опасная затея, и фон Штромберг знал об этом, но он также знал, что ему нужно спасти раненных бойцов из своего отряда.

— Герр лейтенант, нам стоит поторопиться, — послышался позади него голос ефрейтора Шефера. — Они могут открыть огонь в любой момент…

— Я предупредил наших, чтоб не стреляли, — ответил фон Штромберг, глядя на стоящую в паре шагов от него молодую девушку.

Решив не тратить время впустую, он опустился перед трупами и стал немного боязливо обшаривать руками кители немецких солдат. Руки его мелко тряслись, горло першило и постоянно слезились глаза, но он все же делал это. Бросая редкие взгляды, он следил за девушкой, которая была врачом, как смог он догадаться.

— Тише, Лешенька, — проговорила она на русском, осматривая раненого и еле слышно стонущего советского бойца, и, сняв свой ватник, накрыла им мужчину, — тише…

Штромберг знал, что у них нет врача — если и будут раненные, то их придется нести в полевой госпиталь, где, еще неизвестно, помогут ли раненным или нет. И, видя, как девушка начинает быстро и заботливо бинтовать голову тому самому Лешеньке, пожалел, что не может попросить ее помочь им. Они — враги, пусть между ними на время установлено перемирие, но она ни за что в жизни не поможет им.

На самом деле он поражался мужеству этой девушки — кругом развалины завода, трупы, лужи крови, а она ловко пробирается между всем этим и пытается хоть как-то помочь раненным. Не каждая девушка ведь на такое способна. И сейчас, слыша ее тихий и ласковый шепот, он не понимал, что она говорила этому русскому, но почему-то от этих неизвестных ему слов на его душе сразу же заметно потеплело…

На секунду закрыв глаза, он потянул руку к следующему бойцу из своего отряда, чтобы проверить пульс на его шее, как нечаянно соприкоснулся пальцами с маленькой и теплой ручкой. Распахнув глаза, лейтенант заметил, как накрыл своей ладонью пальцы девушки, которая чуть удивленно смотрела на него, распахнув свои большие зелено-карие глаза. Резко выдохнув, она отдернула руку и, смущенно опустив глаза, продолжила осматривать лежащего перед ней мужчину. Фон Штромберг лишь усмехнулся про себя, заметив на ее щеках румянец.

Потратив еще две минуты на осмотр немцев, лейтенант понял, что из всех, кто здесь лежит, они могут спасти лишь двух. Но для этого им нужно вернуться в то крыло завода, где они вторые сутки сидели в окружении советских войск.

— Пойдемте, — молодой человек рывком поднялся с земли, — если мы хотим спасти их, то нужно привести с собой хотя бы еще одного человека.

В тот момент, когда лейтенант поднялся с земли, за ним следом вскочила и эта девушка, опасливо поглядывая на него. Грудь под ее гимнастеркой, туго перетянутой поясом, быстро вздымалась и также быстро опускалась — она явно была испугана, хоть и знала, что оружия у них нет. Фон Штромберг улыбнулся ей уголками губ и показал свои пустые руки — стрелять в нее он не собирался.

Но в этот момент он и сам испугался, что раз уж он не выстрелит, то выстрелят те солдаты, которых он оставил в засаде в окне. Он боялся, что они могут неправильно понять его резкого движения и, поняв это как сигнал к атаке, открыть огонь. Но секунды шли, было тихо, и фон Штромберг радовался этой тишине.

Но тут воздух прорезал резкий звук автоматной очереди со стороны занимаемого ими, немцами, крыла завода. Тут же раздалась ответная очередь со стороны русских.

Оторопев от неожиданности этого момента и слыша свист пуль рядом со своим лицом, фон Штромберг заметил, как двое его солдат кинулись в сторону их крыла и, упав на землю, поползи назад, стараясь не попасть под пули. Также он заметил, как двое русских, сопровождавшие девушку, в точности повторили движение немецких солдат, бросив замершую на месте от испуга девушку на произвол судьбы. Решив, что ему уже решительно нечего терять, он сделал рывок вперед и, повалив девушку на землю и закрыв ее собой, потащил ее за собой в сторону их крыла. В момент, когда он падал вместе с ней, лейтенант почувствовал, как левую руку обожгло резкой болью — одна из пуль все-таки попала в него.

Спустя пару секунд, когда девушка наконец пришла в себя, то сразу же начала брыкаться, пытаясь освободиться из крепкого захвата лейтенанта, но все же было поздно — он успел затащить ее за стену, где им уже не угрожали пули.