Её милый малыш

Её милый малыш

Моя мама была старшей из двух сестёр. Моя тётя младше неё на целых двадцать лет. Вспоминая эту историю, я не могу не поразиться тому, что она годилась в сёстры скорее мне, нежели моей матери. Это была весёлая девушка, чей образ менялся так часто, что я затрудняюсь, как её можно описать в целом. Наверное, не менялся только её цвет глаз. У неё были прекрасные глаза цвета аквамарина с двумя золотыми кольцами, одно у зрачка, второе в центре радужки. У неё была довольно светлая кожа, каждое лето покрывающаяся загаром. Может, это моё воображение так рисует, но мне кажется, что загар всегда был ровным. Она обожала безразмерные свитера абсолютно любых цветов: тёмный ли, светлый ли, кислотный — она всё равно его бы с радостью носила. Некоторые свитера были такими старыми, что уже стёрлись на локтях и разваливались на отдельные нитки, но она продолжала носить эту рвань до тех пор, пока от свитеров не оставался фактически один воротник. Но в безразмерном свитере её можно было увидеть или в лютый мороз или у неё дома. Её дом был пропитан множеством странных запахов, особенно чётким был запах краски. И постепенно от него перестали спасать даже вечно отрытые настежь окна. На белом толстом подоконнике стояла пепельница в форме цветка. Не знаю, что за цветок и купила ли её моя тётя, но пепельницей она пользовалась усердно, порой забывая её вытряхать. Холст и краски стояли в её комнате, шторы раскрывались только с сумерками. Часто одна картина моей тёти оставалась на мольберте больше трёх недель. Причина мне неизвестна. Когда моя тётя улыбалась, в щеках обязательно появлялись ямочки, а её и без того аккуратное круглое лицо казалось ещё более пухлым. А звали её очень сладко, но специфично, Гликерия.

До десяти лет я не знал о ней чего-то кроме того, что видел её на фотографиях в доме бабушки и дедушки, но меня это не интересовало, потому что на фотографиях было полно людей, которых я совершенно не знал и уж вряд ли я увижу хотя бы половину из них до конца своей жизни, даже если проживу весь век. Мама никогда не говорила о ней со мной, а разговоры взрослых наводили на меня скуку, так что я не слушал их.

Бабушка и дедушка умерли в мою десятую весну. Родители решили взять меня на похороны со словами «Попрощаешься с ними». Кажется, это была авария, машина, на которой они ехали, улетела в кювет, так что прощался я с гробами, в которых должны были быть мои бабушка и дедушка. Но это было позже, а в начале похорон к моргу подбежала девушка в пуховике цвета хаки. Я обычно не обращал внимания на других людей, но на неё обратил: у неё были чёрные губы, из-за чего светлая кожа казалась совершенно белоснежной, лимонный блонд волос был чуть скрыт под кружевным чёрным платком. Затем я посмотрел на её тонкие длинные пальцы с радужным маникюром, который она попыталась скрыть под чёрными, но кружевными перчатками. Я невольно начал обдумывать свои действия: впервые меня так заинтересовал другой человек, но стоило ли подходить к ней ни с того ни с сего, да и она наверняка приехала сюда не ради знакомств с кем попало. Но не успел я до конца понять, что делать, как моя мама обратила внимание на эту девушку и подбежала к ней, ругаясь и называя её Луней. Я не вдавался в слова моей мамы, просто радуясь тому, что у меня будет возможность поговорить с этой симпатичной родственницей. Нет, я не признал в ней свою тётю, на фото даже её цвет волос был иным, белобрысым, как у моей мамы. Как только мама отошла от этой загадочной красотки, я поспешил к ней. Достаточно часто я слышал, как дети уже в садике женятся, при чём с такой серьёзностью, будто даже брачный контракт продумали. У меня такого момента не было, мне были совершенно неинтересны другие дети. Нет, это не было высокомерие или ещё что-то, просто я не ощущал надобности в социализации большей, чем периодические игры в догонялки или нечто похожее. Так что, наверное, в момент, когда я встретил эту красивую Луню, я просто наконец созрел для знакомства с другими людьми. Я назвал ей своё имя, гордо сообщил, что уже знаю её и я сын той женщины, что только что говорила с ней.

— Ох, вот мы и встретились, — она улыбнулась мне, обнажив зубы, которые из-за чёрной помады казались белоснежными. — Твоя мама никак не хотела знакомить нас. Ну давай знакомиться.

Знакомство длилось не долго, мы лишь обменялись парой фраз о своих увлечениях и том факте, что она — моя тётя, а после все пошли в помещение, прощаться. И тогда я впервые познал чувство влюблённости. Наша следующая встреча была не скоро, через два месяца. Однажды возвращаясь домой со школы, я увидел Луню перед дверью нашего подъезда. Она напоминала брошенную собаку, которая предпочла остаться там, где хозяин дал команду «Сидеть», и теперь бедняжка ждала его возвращения.

— Луня, — я не мог не подойти к ней.

— Ах, мой милый малыш, — она подпрыгнула и улыбнулась. — Я так голодна! Не мог бы ты пустить меня в дом просто перекусить?

Я впустил. Если бы мама узнала о таком, меня бы ждала порка, в этом я уверен. Оказавшись в доме, Луня сразу принялась изучать холодильник, да с таким усердием, будто просидела лишние несколько дней в строгом посте. Достав батон колбасы, головку сыра, печень трески и масло, она пошла искать хлеб. Попутно она мычала под нос какую-то мелодию.

— Хэй, — вдруг прервалась она. — А расскажи мне что-нибудь!

— Что? — я впервые слышал подобную просьбу от кого-то кроме родителей.

— Да что угодно, — она достала пачку с нарезным батоном из буфета и изящно обернулась ко мне. — Может, мечтаешь о чём-то, ну или нравится кто-то. Давай, рассказывай!

Она села за стол и принялась энергично делать себе бутерброды. А я просто обдумывал, что ей можно рассказать, чтоб ей было интересно. Моя жизнь ещё никогда не казалась мне такой скучной, как когда она впервые попросила ей что-то рассказать.

— Тогда хочешь, я расскажу? — она жадно укусила бутерброд с толстыми кусками колбасы.

— Расскажи, — я еле сдержал свой истинный уровень заинтересованности.