Его последнее воскресенье

До...

Эмили Брайт не любила кофе, но каждое утро машинально включала кофеварку, чтобы приготовить кофе своему мужу, от которого сама же ушла пять месяцев назад. Вспоминать причину расставания Эмили тоже не любила. Она вообще в последнее время многое не любила: ездить на работу на машине, подаренной два года назад Алексом, но брать такси на такое расстояние было бы слишком дорого, а на общественном транспорте слишком долго; не любила проезжать мимо дома Алекса, где не так давно они счастливо жили вместе, но ремонт дороги на двух соседних улицах не давал ей возможности изменить маршрут, и практически ежедневно утром и вечером Эмили проезжала мимо их дома, невольно отмечая, горит ли в окнах свет, стоит ли машина Алекса у ворот гаража. Не любила, когда ей на улице попадались влюбленные парочки; не любила встречать хоть сколько-то похожих на мужа мужчин... Но больше всего она не любила смотреть в зеркало, потому что в отражении видела трусливого, слабого человека, не способного принять и попытаться исправить свои ошибки.

Город был не таким большим, чтобы два человека смогли навсегда потеряться в его бетонном лабиринте, и Эмили не раз за эти пять месяцев сталкивалась с Алексом на улице или даже в супермаркете. И каждый раз она надеялась, что он или проигнорирует ее, или, что еще лучше, скажет ей прямо в лицо, какая она дрянь. Но он всегда одаривал ее легкой грустной улыбкой и всегда тихо спрашивал, как у нее дела. Вот только старался избегать смотреть в глаза, опускал голову, чуть отворачивался. Потом он шел дальше, а Эмили долго смотрела ему вслед, пока не теряла его из виду. Затем возвращалась домой и несколько часов сидела на кровати, глядя в одну точку и размышляя, как вообще она посмела дать волю своим эмоциям и оттолкнуть самого дорогого человека. Он не побоялся рискнуть жизнью ради того, чтобы защитить ее, но все, о чем она могла думать тогда, — он слишком медленно действовал, ему было наплевать на нее, ему нравилось, что его жену вот-вот изнасилуют трое ублюдков, угрожая ножами. Она не замечала Алекса, бросившегося на вооруженную троицу с голыми руками, не слышала, как он звал ее, тряся за плечи. Все ее мысли тогда были заняты отвратительными грязными ладонями, шарящими по ее телу. Она смутно помнила, как Алекс отвез ее домой, завел в душ. Это намного позже она осознала, что он понимал ее состояние, хотел помочь и как можно быстрее смыть с нее то мерзкое ощущение, но тогда кровь, смываемая с его ран и окрашивающая воду под ногами в красный цвет, казалась Эмили ее собственной кровью. Не выдержав, она вывернулась из рук Алекса и выскочила из ванной. Он пытался остановить, успокоить ее, но Эмили кричала, швыряла в него все, что попадалось под руку, и обвиняла его во всем произошедшем. Алексу удалось поймать ее возле входной двери, схватить за руку, в который раз прося остановиться. А дальше было самое страшное воспоминание Эмили — она влепила Алексу сильную пощечину, впервые ударила его и прошипела, как же сильно она его ненавидит.

До сих пор, до этой самой минуты Эмили отчетливо помнила его болезненно-удивленный взгляд, помнила, как Алекс плавно разжал пальцы и отступил на шаг назад. И помнила кровь, стекающую с его щеки на шею, — в руке, которой она ударила его, были зажаты ключи. Лишь однажды Эмили снова переступила порог их дома, когда забирала свои вещи. Конечно, приехав именно в то время, когда Алекса не было дома.

Чудовищная истерика прошла лишь недели через три, и только тогда Эмили поняла, что натворила. Отец сказал ей, что все это время Алекс регулярно звонил ему, чтобы узнать ее состояние, и от этого она еще сильнее себя возненавидела. Сколько раз она порывалась прийти к Алексу и умолять его простить ее, но ей было настолько стыдно, что она не решалась даже позвонить. Четыре месяца метаний между ненавистью к себе и любовью к мужу едва не привели к новому нервному срыву, и Эмили почти решилась все бросить и уехать в другой город. Почти.

Эмили знала, что руководитель адвокатской конторы, в которой она работала, собирается построить себе загородный дом. Но она не знала, что он обратился за проектом в «NGB Group», и уж тем более не могла даже предположить, что компания отдаст этот заказ именно Алексу. Чудовищное совпадение, но Эмили ничего не оставалось делать, как, столкнувшись с Алексом в коридоре, пробормотать «Привет» и максимально быстро ретироваться. Однако она не могла не заметить, что он был непривычно бледен. Наверное, простудился, решила Эмили. Алекс болел редко, но если уж какая зараза цеплялась за него, то прочно валила с ног на неделю. Это заставило ее нервничать еще сильнее. Из родных у Алекса был только отец, но они не общались уже лет семь, с тех пор, как после смерти матери Алекса тот женился на какой-то двадцатилетке и, видя в сыне — ровеснике новой жены — конкурента, резко оборвал с ним всяческие контакты.

Конечно, Алекс не был беспомощным и вполне мог самостоятельно позаботиться о своем здоровье, но за годы совместной жизни Эмили пару раз приходилось вызывать скорую, когда Алекс от жара впадал в беспамятство. Добежав до своего кабинета, Эмили приняла решение — позвонить Мартину, близкому другу Алекса, хирургу, работающему в городской больнице, чтобы тот знал, что Алекс нездоров, и контролировал ситуацию. Сделать этот звонок было так же трудно, как и позвонить мужу, — Эмили не виделась с Мартином с момента ее ухода от Алекса и не знала, как он отреагирует на ее звонок.

Пока она мучилась, то беря в руки телефон, то откладывая его сторону, в дверь кабинета постучали, и ближайший час Эмили была занята разговором с очередным клиентом. Потом с еще одним, и еще... Когда наконец она смогла свободно вздохнуть, за окном совсем стемнело. Схватив телефон, она впилась зубами в костяшки пальцев и, отыскав контакт Мартина, нажала на вызов. Но его телефон оказался выключен.

Этой ночью она опять плохо спала, но утром, проезжая мимо дома Алекса, не увидела его машину, что дало ей повод думать, что хуже ему не стало. И во второй половине дня, отвечая на звонок с незнакомого ей номера, Эмили не ожидала ничего плохого.