– С Днем армии и военно-морского флота, – хрипловато прозвучало из старенького радио, и Толян опрокинул очередной стакан, наполненный на треть известно чем. Затем промычал нечто невнятное, уронил голову на стол и захрапел….
Пробуждение сопровождалось душераздирающими стонами, сквозь которые прорывалось чуть слышное подвывание. Голова, естественно, раскалывалась надвое; от десны к десне, казалось, раскинулась пустыня, а пальцы шевелились сами собой, словно выстукивая на фортепьянных клавишах какую-то мелодию. В общем, организм срочно требовал опохмелки.
Отодрав чугунную голову от стола, Толян простер трясущуюся руку к спасительному зелью – и замер, как нищий на паперти. Сердце бухнулось в пятки, глаза же наоборот скакнули на лоб. На какой-то миг Толян даже позабыл о горящих – да чего там! – адски пылающих «трубах».
По левую руку от него на столе сидел самый настоящий чертенок. Был он размером с собаку, имел бурое грушевидное тельце, поверх которого была насажана груша поменьше, из нее же торчали пара свинячьих ушек, немного вздернутый пятачок и, конечно, рожки – какой же черт без рожек.
– Во, Синякин! – обрадовался бес, будто увидев старого друга.
Толян икнул.
– А чего это, а? – сорвалось с его пересохших губ, хотя глубоко-глубоко, в бездне мозга, там, куда еще не ступала этилово-суррогатная нога, начала рождаться верная мысль. Но чертенок ее опередил:
– Delirium tremens, – отчеканил он, обнажив ряд острых игл-зубов. – По-научному.
– А? – переспросил Синякин, глядя в миндалевидные бесовские глаза.
– Ох, и чурбан ты неотесанный, – вздохнул бесенок. – Белочка у тебя. Понял?
В этот момент мысль окончательно сформировалась и, с боем прорвавшись сквозь похмельные преграды, звякнула Толяна со всей дури мерзким выводом.
Синякин покачнулся.
– Дошло, наконец, – заключил бесенок. – Ну, долго глазеть будешь? Пей давай, – прошипел он и стукнул коготком по граненому стакану. – Не один ты такой. Ко всем успеть надо.
Толян ухватился за бутылку обеими руками – цепко, как альпинист за выступ. И застыл в позе Отелло, душащего невинную возлюбленную.
Нет, выпить Синякину по-прежнему хотелось. Но...
С чего вдруг бес так настаивал на этом? Вряд ли он пекся о человеческом самочувствии – черт он ведь и в раю черт, нечистая сила как-никак. Тогда выходит: недоброе замыслил. Так хлебнешь ненароком – и того...
Толяну тотчас привиделась огромная раскаленная сковорода, посреди которой задавалось золотистой корочкой его обнаженное тело, а его новый «друг» стоял неподалеку и, хихикая, подбрасывал дровишки в костер.
Поражаясь собственной силе воли, Толян медленно разжал ладони. И кто бы знал, чего стоило это решение! Даже бесовское отродье удивленно захлопало глазами.
– Не понял, – обозлился черт. – Ты че, алкаш, – презрительно бросил он, – пить не будешь?
Синякин покачал головой. А бес зашипел, как пробитая шина, и сжал кулачки, видимо, намереваясь воспользоваться ими по назначению.
И тут Толяна как молнией пронзило. Чего он, собственно, какого-то чертенка испугался? Ну черт, ну горячка. К примеру, Коля Кривошеев после месячного запоя поужаснее выглядел.
– Да не страшный ты, – вдруг сказал Толян и добавил: – Ваське вон однажды крокодилы померещились.
Удивленный черт, разжимая кулачки, хмыкнул.
– Это ж, откуда им взяться-то, крокодилам? – заинтересовался бес.
– Откуда, откуда, – забубнил Толян. – Оттуда. – Кивнул он на шкаф, заляпанный календарями и плакатами времен «очаковских и покоренья Крыма». – Из шифоньера. Васька сказывает: дверцу-то приоткрыл, а они – прямо на него. Глазищами сверкают, челюстями клацают. Вроде как сожрать хотят... Да это еще что! Вот Лехе Стародубцеву сама Костлявая явилась. Это да.
– Ну и как... помер?
– Кто?
– Стародубцев твой.
– Не-е-ет, – протянул Толян. – Откачали.
Черт вздохнул.
– Поэтому она вас, алкашей, и не любит. Нажретесь до полусмерти, а дохнуть – не дохните. Я только одного не могу понять, ты-то чего упрямишься?
– Не хочу, и все, – огрызнулся Толян и зажмурился.
Не помогло. По телу по-прежнему металось стадо колючих полоумных мурашек. Кроме того, если раньше вожделенная бутылка манила лишь отблесками стекла, то теперь нашептывала чарующим голосом, чтобы он немедленно схватил ее и выпил до дна.
– НЕ БУДУ! – вскрикнул Синякин сдавленно.
После чего стек со стула и, приняв коленно-локтевую позицию, перебрался на диван, где зарылся головой в подушку.
***
Тишину то и дело нарушали такие словеса, что даже у исчадия ада уши не просто вяли, а скручивались в трубочку и порывались опасть. C полчаса Толян ворочался, силясь заснуть. Не получалось.
По телу бегали уже не мурашки, а нечто другое. Толяну это «нечто» виделось группировкой злобных ежиков, что кубарем скатывались с шеи к пяткам, а потом вновь поднимались. Внутри же, будто разверзалась сама геенна огненная. К тому же, стоило только прикрыть глаза, как в темноте сразу вспыхивали жуткие для его нынешнего состояния картины, причем цветные и поражающие своей реальностью. То миловидная девушка подносила ему рюмашечку, то мультяшный усатый персонаж таращился на него с летящего «кукурузника» и, улыбаясь, постоянно восклицал: «Еще бутылочку, еще бутылочку!», то русские богатыри предлагали ему бароновскую землю за согласие выпить, то... В последнем кошмаре какой-то толстяк, спасая ящик пива от огромного роя безумных пчел, с криком пронесся мимо.