Экзаменатор

- Да пошёл ты, придурок! – презрительно-раздражённо вопила Матюшкину кассир гипермаркета, швыряя в него сдачу мелкими монетами, отчего мужчине стало неловко и нестерпимо жалко невоспитанную даму, только что подписавшую себе… а он и не знал – что, из нескольких вариантов наказаний, последует вслед за её хамским поступком. А наказание происходило непременно и всегда.

Так и на этот раз. Вот, уже за спиной отборная брань резко сменилась визгливым воплем – Матюшкин обернулся – возле кассы лежала та самая хамка-кассир, неловко подвернув под себя сломанную руку, кость которой вылезла, порвав рукав униформы. Рядом застыли от неожиданности посетители гипермаркета, оторопело перешёптываясь о том, как неудачно кассир вышла из-за кассы.

Матюшкин вздохнул – а ведь такого могло и не быть. Ну, попросил он дать сдачу несколько копеек, так что, сразу орать надо? Глупая женщина – она ведь так и не поймёт, за что её травма… Хорошо, что хоть легко отделалась – видимо не так сильно дала волю гневу. Бывало, что обидчики и за гораздо меньшее страдали гораздо сильнее, вплоть до…

История жизни Матюшкина началась очень грустно. Когда-то давно, его выкопал из снега путевой обходчик дед Филька – такое редко, но бывало, что из транзитных поездов, следующих почти без остановки, выпадали люди – чаще пьяницы или дебоширы, иногда – трупы. Но вот чтобы так, крошечных детей… это был единственный случай на памяти жителей района. В честь деда Фильки-спасителя и назвали младенца-счастливчика Филимоном Матюшкиным и определили в интернат.

С самого раннего детства Матюшкин заметил, что любое его общение с людьми имеет далеко идущие последствия. Плохие ли, хорошие, но непременно последствия. Если кто-либо обижал добродушного Матюшкина словами ли, действиями ли, с обидчиком неминуемо что-то случалось, причём, сразу же, прямо таки незамедлительно, Матюшкин даже отвернуться или отойти не успевал. И наоборот – доброжелательное отношение к Матюшкину тут же вознаграждалось неожиданными подарками судьбы. Отчего однажды, Татьяна Ивановна – воспитательница школы-интерната, с испугом и в глубокой задумчивости, назвала его Экзаменатором. Так и сказала:

– Ты, Филимон, прямо экзаменатор наших поступков. Вот наблюдаю за тобой уже много лет и вижу, как ты становишься причиной или неприятностей, или блага для окружающих. Кто бы сказал – не поверила… Страшный ты человечек, Матюшкин. Страшный.

– Я не виноват, Татьяна Ивановна, – вжал голову в плечи и без того сутулый мальчик, привыкший к постоянному прессингу судьбы.

– Да знаю, знаю. Оттого и жалко тебя. Тяжело тебе в жизни придётся… Постой-ка, а давай-ка, я тебя, на всякий случай к знахарке сведу? Может, поможет чем?

Это были советские времена. Совмещённый детский дом – школа-интернат, в котором со времён невероятного спасения жил Матюшкин, находился в маленьком сибирском городке, где знахарям доверяли больше, чем мифической медицине – до ближайшего фельдшера сто километров. А медсестричка, работающая в интернате, имела образование весьма скудное…

Знахарка жила на втором этаже восьмиквартирного деревянного дома – такого ветхого, что казалось – тот вот-вот рухнет. Но дом каким-то чудом удерживался в почти вертикальном положении, давая кров нескольким семьям.

Татьяна Ивановна завела Филимона в покосившуюся прихожую с фанерными стенами без обоев, кое-где исцарапанную когтями, видимо собаки, где их встретила сухонькая женщина неопределённого возраста.

– Проходите, люди добрые. Чего у вас?

Филимон неожиданно насупился, явственно ощутив, что что-то не так:

– Дяденька, а почему вы тётенька?

– Ты что? – от неожиданности Татьяна Ивановна не нашла больше слов.

Знахарка, шедшая впереди, встала как вкопанная, и затем, повернув к мальчику каменное лицо, спросила предательски осипшим голосом:

– Откуда ты узнал, маленький паршивец? Кто сказал?

– Никто. Я знаю.

И тут, по лицу знахарки промелькнула тень, и она, видимо, чтобы что-то проверить, протянула руку и взяла в свои костлявые пальцы ладошку мальчика… Вздрогнула… И неожиданно заискивающе заглянула в его глаза… Затем в замешательстве отпрянула и… бухнулась перед ним на колени:

– Мальчик, ты же не по мою душу пришёл? Ведь я же тебе ничего плохого не сделала?

Филимон помотал головой, и знахарка со вздохом облегчения вытерла подолом юбки испарину со лба, открыв миру волосатые жилистые ноги.

– Ничего, да, ничего… – бормотала знахарка, поднимаясь с колен, – ведь я же хорошая. Никому плохого не делаю. Наоборот – лечу вот, исцеляю…. Это ведь мне зачтётся? – с последними словами умоляюще посмотрела на мальчика.

Филимону стало грустно. Отчего-то он уже знал, как закончит своё земное существование это двуполое существо:

– Дяденька, конечно, зачтётся всё, вы же сами знаете. Вот только денежек меньше берите. Да и не берите вовсе. Люди ведь вам последнее несут. А ваш дар – не ваш.

– Да, да, конечно... Да я и сама как-то не хотела… и не брала раньше… продуктами только – жить-то как-то надо… Да вот, бес попутал. Да ремонт ведь надо делать...

– Не надо, дяденька.

– Ты думаешь?

– Знаю.

Знахарка застонала и снова схватила руку Фили:

– Сколько, сколько?

– Дяденька, помогайте людям – вы для этого здесь – знаете же. Пока помогаете – не уйдёте.

– Ага, ага… – теребила подол платья знахарка, сосредоточенно впитывая только что сказанное…– да, да, так и есть…