Эмигрант

Эмигрант

Ежедневно, перед тем как отправится утром на службу, Генрих Никанорович имел весьма странную привычку. Будучи заядлым любителем пеших прогулок, утром, перед плодотворным рабочим днём, он делал не малый крюк через соседний зажиточный квартал. Дома в этом новом районе были один другого краше, словно на выставке достижений домостроения будущего.

Не стоит думать о том, что Генрих Никанорович любил подсматривать за тем, чем занимаются люди с немалым достатком. Или того хуже, даже и сказать такое неловко – подсматривать за приватной жизнью новоиспечённых буржуев, коих немало породил двадцатый век.

Если такое и случалось, и семейная сцена имела пикантный оттенок, что бывало крайне редко, то Генрих Партаков, а фамилия у него была именно такая, тут же стыдливо отворачивал свои глаза и ускорял шаг. В такие моменты ему было крайне неловко, и чувствовал он себя в высшей мере отвратительно. Но стоило ему только миновать злополучные на его взгляд окна или двор, как его ноги тут же, сбавляли шаг и на душе Генриха, становилось также тихо и ровно, как и минуту назад.

К слову говоря, ни каким Генрихом он на самом деле и не являлся. Родители нарекли его при рождении – Григорием. Это имя ему решительно не нравилось с того самого момента когда он впервые осознал, что оно принадлежит ему. Но спорить с родителями на этом счёт он тогда не имел ни малейшего права, и лишь когда представился удобный случай, он без сомнений сменил соё ненавистное имя в новом германском паспорте на имя - Генрих.

Эмигрантом, как и многие другие соотечественники в то время, Григорий Никанорович стал случайно. От полной безысходности положения. Ему всегда хотелось жить тихо, стабильно и непременно богато. Но судьба уготовила ему свою долю, в которой сбылось почти всё, кроме богатства. И даже смена имени «Григорий» на «Генрих» ему не помогла, разве что на душе стало немного спокойнее от того факта, что он больше не Григорий.

Партаков не был молод, но не был и стар, в любом понимании этого значения. В большинстве случаев про него чаще говорили, что он мужчина средних лет и не более того. Особенно это касалось службы, где он был на хорошем счету, и его часто ставили в пример другим и в назидание нерадивым служащим очень важного для нового века заведения.

Семьёй господин Партаков обзавёлся уже здесь в небольшом и тихом городке Лейпциге, что располагается недалеко от Берлина. И стоит заметить, что попал он в этот город исключительно по роду своей службы, сразу же по приезду, уже из советской России.

Со своей будущей женой фрейлейн Хайнрики он познакомился так же невзначай, однажды прогуливаясь по улице Кивер штрассе. По необъяснимому стечению обстоятельств эта тихая улица нравилась господину Партакову уже тогда, когда он ещё снимал дешёвое жильё у взбалмошной фрау Мергель, на этой же улице. Вспоминать это время он не любил.

Всё так же рано утром перед службой Генрих Никанорович размеренно шагал по вымощенной мостовой тихой и уютной улицы, с интересом поглядывая по сторонам и думая о чём-то своём. Начинающийся день обещал быть обычным спокойным и не торопливым. Погода была осенней, в меру облачной, но не дождливой. И по этой причине господин Партаков имел возможность смотреть по сторонам без солнцезащитных очков, а зонт держать закрытым и аккуратно повешенным на запястье.

Подвох случился внезапно. Соседский мальчишка, имени которого Генрих Никанорович не знал, так сильно куда-то спешил, что пронёсся на своём велосипеде прямо по луже, рядом с которой, засмотревшись на красивый небольшой домик, и проходил Партаков.

Голос у Генриха Никаноровича от возмущения сделался зычным и весьма грозным. Шутка ли сказать. Грязные брызги из лужи окатили его с головы до ног, а прийти в таком виде на службу - дело неслыханное.

Мальчишки и след простыл. К счастью для Партакова, на шум выбежала из своего дома фрейлейн Хайнрики и любезно предложила свою помощь, предварительно осведомившись, не женат ли достопочтенный господин. Узнав о том, что господин не женат, и его зовут Генрих, глаза фрейлейн Хайнрики загорелись неистовым огнём и, подхватив Партакова под руку, она почти насильно затащила его в свой уютный дом.

Стоит ли говорить о том, что на службу Генрих Никанорович в этот день успел к положенному времени, а его одежда выглядела как новая. Весь рабочий день, который длился на удивление долго, лицо Партакова светилось, словно полная луна и мысль о милом домике в славном городе Лейпциге была тому причиной.

Разговор о детях супруги никогда не заводили, видимо считая эту тему излишней и не достойной их обоюдного внимания. Примерно также Генрих Никанорович относился и к домашним животным. Никак. Стараясь из вежливости не затрагивать эту неприятную для него тему вовсе.

Новое утро было таким же милым и пасмурным, как и вчера. Плотно позавтракав свиными сосисками, заботливо купленными женой на ближайшем рынке, и закусив тёплыми булочками с сыром, Генрих Никанорович запил всё это только что смолотым и сваренным ароматным кофе. Хозяйкой фрау Хайнрики была отменной и сразу же после того как сменила приставку фрейлейн на фрау, уволилась со службы и полностью посвятила себя делам домашним.

Милый домик ей достался по наследству от родителей и каждым своим дюймом напоминал о веке прошедшем. Супруги относились к этому факту уважительно, ведь перестройка столь ветхого жилья обошлась бы в круглую сумму, которой у них никогда не было.

Аккуратно застегнув свой непромокаемый плащ, Генрих Никанорович ещё раз проверил содержимое карманов: солнцезащитные очки были на месте, в надёжном футляре, как и зонт, который уже мирно висел на запястье своего хозяина.

Уходя на службу, ключей от дома Партаков никогда не брал, считая это не просто плохой приметой, но и дурным тоном. Денежных средств он так же с собой на службу не носил. Не то что бы он боялся случайного ограбления, возвращаясь поздно домой со службы. Просто на работе его исправно кормили обедом из трёх блюд и претензий к бесплатной еде у него никогда не возникало. Как и заходить после службы куда-либо за покупками по дороге домой не представляло для него ни надобности, ни интереса.