Эра Безумия. Лабиринт Смерти

Пролог.

Нежнее тлена в мире нет

Чем тот любви обет,

Что дан в чудесный час,

Когда огонь в душе погас.

И, шагая мимо смерти,

Люди, пыл седой умерьте!

Бренна быль величья:

Не теряйте же обличье.

Не теряйте странный век,

Что воздвиг умело человек.

Часто ли мы клянемся кому-либо? Часто ли обещаем то, что не можем на самом деле дать человеку? Думаю, не стоит отвечать на это вопрос. Мы не замечаем, как оставляем кого-то страдать в одиночестве, забыв о своих обещаниях навсегда. А почему? Стараемся оправдать себя наивными целями, величайшими попытками отыскать смысл жизни...

Что же! В поиске смысла жизни не забывайте вовремя остановиться, чтобы хотя бы на пару минут отвлечься от этого увлекательного занятия. Вы потеряетесь, если не займете себя другими мыслями. Этот поиск поглотит вас, уничтожит то, ради чего на самом деле стоит жить.

Жизнь полна мифов, загадок и тайн. Правят ими страхи. Если меня спросят, что страшнее всего на свете, я без сомнения отвечу: страшнее всего бессилие. Разве может что-либо сравниться с этим чувством, способным уничтожить человека за считанные минуты? Нет такого сердца, которое бы не прорезало острие боли при виде обреченного на смерть ребенка, на лице которого еще не потухла беспомощная улыбка. Сколько слез застывает в светлых глазах наполовину мертвого человека, сколько молитв комом застревает в горле! В те минуты, когда вам приходится столкнуться с взглядом несчастного. Непримиримое ощущение беспомощности. Вам хочется помочь этому человеку, но вы не в силах это сделать. Единственный ваш выход – поддержать его словами, но не больше.

Бессилие – враг человеческих желаний. Если бы не оно, много несчастий и бед можно было бы избежать. Слабость эту вызывает не физическая неспособность человека осуществить что-либо, а его нежелание, равнодушие. В любое время в обществе будут жить те, кто только делает вид, что старается помочь кому-то, но на самом деле он лишь занимает позицию наблюдателя. Сторонитесь таких людей, ибо они губят все, к чему прикасаются.

Безумная связь жизни и смерти завораживает и пугает. Бессмысленное танго огня и льда, белого и черного демона будет потрясать людской разум, пока последний человек не задохнется, упиваясь обманом, ради которого многие ценят существование на земле. Самая жестокая и прекрасная ложь – любовь. Все видят смысл жизни в ней, но так ли это?

Истории, которую я вам поведаю, возможно, никогда не было бы, если б не одно из самых ужасных событий, когда-либо произошедших. Если бы кто-то не затеял этот кровавый карнавал людской жестокости и безумства, невозможно вообразить себе ход дальнейших десятилетий. Этот бал Сатаны превратил судьбы тысяч людей в прах, в тайну, испепеленную огнем времени. Определенный отпечаток дьявольский праздник оставил и в жизни наших героев, о которых пойдет речь.

***

Десятки, сотни запахов смешивались в один скверный, окутанный железным шлейфом, сухой, словно аромат морского песка, прожженного ненасытным солнцем, и вечный, к каковому человек давно начал привыкать. Запах смерти. Он был везде: следы были на светлых стенах, его впитывала булыжная мостовая, его терпела улица, привыкшая к спокойствию, к резвому цокоту подкованных копыт и к осторожным шажочкам нежных дам, едва придерживавших зонты в хмурую погоду, привычную для столицы. Трепет. Боль. Страх. Именно это вселял в сердца аромат пороха, распыляемый оружием, что принадлежало людям, слепым, жестоким, оттого и несчастным.

Выстрел. Все становилось алым: небо от заката сверкало рубинами, окропляя крыши домов, дворцов и поездов, чей скорый бег не мог сравниться только со скоростью стрелки часов, дорожки на улицах обращались в багровые реки, и красные флаги почему-то мелькали меж зданий, ветер прибивал их к стенам с вишневыми брызгами. Лишь один оттенок вступал в борьбу с кровавыми тонами – свинец, которым налились тучи. Он срывался и врезался в землю, царапая пули и острые клинки, нитями разрезая стяги и разбивая осколки стекла. Небесное серебро и человеческая кровь вальсировали на опустевших через несколько часов улицах, разъедали камни и выли, заглушая крики обреченных.

Снова выстрел. Шум становился невыносимым: с каждой секундой в него вливались новые вопли и невыносимый плач детей, брошенных прямо на улицах в корытах, в повозках и в кучах обычных пропахших гнилью и сыростью тряпок. Сквозь симфонию ужаса прорывались мольбы женщины о помощи, чей голос постепенно затихал в шуме ветра и стуке раннего дождя: «Прекратите! Убийцы… Убийцы!» Еще один выстрел – тишина. Она страшнее рева сотен забытых младенцев, изголодавшихся по материнскому молоку. Ее прерывали осторожные шажочки одетой в тоненькое промокшее белое платье девочки лет семи, чьи светленькие волосики были осторожно перевязаны розовыми ленточками. Звенел в ушах шорох серой шерстки плюшевого медведя, зажатого в крошечных ручонках, которые жестоко бил февральский холод.

Красивый темноволосый мужчина, наблюдавший за всем со стороны, словно его не было в этом проклятом городе, на улице, залитой кровью, словно невидимый туман скрывал его от взоров других людей, голодных и озверевших, подошел к девочке. Он осторожно опустился перед ней на колени, чтобы лучше рассмотреть ее личико и белым платком, до этого момента спрятанным в кармане пиджака, стереть грязь со свежей царапины на тощей щечке. Свободной рукой он коснулся ее плечика и, нащупав выпиравшие косточки, вздохнул. Ребенок, милый и невинный, заслуживавший лучшей жизни, стоял перед ним и дрожал от холода. Мольба в голубых глазках – слишком жестокий удар даже для хладнокровного мерзавца.