Эшер

Глава 14

Ещё долго после убийства Пьетро Эшеру казалось, что руки у него по локоть в крови. Он точно помнил, что сделал всё аккуратно, и на него не попало ни капли, а Тата уверяла, что это просто посттравматический синдром. Но стоило остаться наедине с собственными мыслями, как он чувствовал тёплую, липкую влагу между пальцами и видел – пусть на долю секунды, пока не сфокусируется взгляд – запёкшуюся корку на тыльной стороне ладоней. Где бы Эшер ни находился и чем бы ни был занят, он то и дело улавливал резкий металлический запах, насквозь пропитавший рубку в день смерти Эрмина-младшего. Едва Ациноникс оторвался от преследователей, как Тата мужественно выставила Эшера из рубки и собственноручно отмыла все поверхности – приборную панель, пол и стены, так что осталось только забросить в шлюз тело, завёрнутое в золотистую термоплёнку. С тех пор кровь мерещилась ему повсюду: на руках, на одежде, в воздухе, и даже вся вода на корабле внезапно приобрела противный привкус железа.

Идея устроить показательную казнь принадлежала Пьетро: у них был всего один шанс разыграть карты так, чтобы ни у кого не осталось сомнений в серьезности угрозы. Кандидатуру Таты отвергли сразу – убийство никому не известной девушки не вызовет должный общественный резонанс. Настоятель с готовностью вызвался стать жертвенным агнцем, но ему предстояло сыграть важную роль позже, когда начнётся эвакуация – оставить орден и паству без авторитетного лидера в такие времена было бы непростительной ошибкой. На самом деле, и это понимали все, до последнего оттягивая решающий момент, потягаться с Порядком могла только одна сила – узкий круг лиц, которым так или иначе принадлежала большая часть Галактики. Но объединить их, заставить сообща выступить против координаторов могло только беспрецедентное посягательство на их неприкосновенность – например, убийство наследника одного из великих домов. Дождавшись, пока отметут остальные варианты, Пьетро заявил об этом прямо, без тени страха и сомнения. Его родители знали реальное положение дел не хуже, чем упрямый нрав сына: мрачно переглянувшись, они высказались против. К ним присоединились остальные участники совета на Ацинониксе, но Пьетро жёстко пресекал любые возражения: либо так, либо они сдают Червю человечество с потрохами – собственными руками, на поводу у эмоций и вопреки воле единственного, кто действительно имеет право распоряжаться своей жизнью.

Эшер сопротивлялся до последнего, даже после того, как сдались Эрмины. Тот факт, что манёвр в сторону ближайшей обитаемой планеты позволит потоку Пьетро переродиться в новом теле, его слабо утешал. И дело даже не в том, что у него внутри всё переворачивалось при одной только мысли об убийстве или что он не хотел марать руки, он боялся другого – стать таким же, как торговец душами, согласившись на сделку с совестью. Должно же оставаться хоть что-то, что превыше любых целей, ориентир, который позволит оставаться человеком даже в такие времена. Черта, за которой стираются границы добра и зла, превращаясь в полутона правильного и неправильного, удобные для оправдания эгоистичных мотивов.

Если он переступит эту черту, что дальше? Открыть охоту на лидеров Порядка? Из милосердия добивать тех, кто не успел или не захотел улететь? И кем он после этого станет? Эшер подозревал, что разлад в сознании торговца душами был частью его природы, дефектом потока, и боялся пойти по его стопам. Этот путь привёл изгоя с Амиса к страшной смерти под низким небом безымянной земли, а куда он заведёт бывшего послушника?  Он до последнего не воспринимал всерьёз все эти разговоры про показной террор и надеялся, что найдётся другой способ убедить людей. Способ нашёлся, но какой ценой…

В тот день на мостике, сжимая в онемевшей, ставшей чужой руке короткий нож, Эшер отстранённо наблюдал за происходящим и размышлял, ради чего всё это. Он готовился к тому, что придётся пробиваться сквозь стену возражений, но план Тума неожиданно единодушно поддержали и настоятель, и Эрмины. Это заставило задуматься: верит ли он сам, что поступает правильно? Или слепо исполняет волю Брого Тума, превратив её в цель своей жизни за неимением варианта получше? Но даже эта цель принадлежала не ему, а торговцу душами, но обрывочная память последнего не давала ответа на главный вопрос: ради чего он на это пошёл? Видел ли он в предложении учёного что-то, кроме бегства от безысходности? Кроме фантазий, которые тешили его самолюбие? Удовлетворения болезненной потребности спасать кого-то, тем самым доказывая свою нужность, оправдывая своё бесполезное существование?

Эшер не знал ответ. И хотя последнее время в его жизни вопросы без ответа множились с пугающей скоростью, этот беспокоил его больше других. Для чего ему это? Геройствовать и спасать тех, кто так отчаянно сопротивляется – какой в этом смысл? К тому же, нельзя списывать со счетов возможность того, что Червь – действительно энергетический близнец Земли, а значит вся эта затея Тума с переселением человечества – грандиозный, нелепый фарс.

Когда он писал речь, которая должна повергнуть в ужас человечество, Тата дала ему профессиональный совет: верь в то, что говоришь. Какую бы чушь ты ни нёс, верь в неё искренне, всеми фибрами души, до последнего слова, верь так, словно она – единственная правда, и другой у тебя не было и не будет. Может, Эшер слишком сильно вжился в роль, а может, наконец, нашёл ответ на мучивший его вопрос, но, когда он говорил с человечеством, всё стало на свои места. Он действительно сделал людям бесценный подарок, а если они откажутся, лучше дать Червю очистить Вселенную от мусора, чем позволить себе подобным и дальше влачить жалкое существование. Всё-таки Тум был прав: человечество окончательно и бесповоротно сбилось с пути, остаётся только запустить машину естественного отбора и смотреть, что из этого получится.