Если живет Надежда

Часть 1

— Почему Вы курите в палате?     

  — Я тут один. Простите, доктор, но выйти из палаты я не могу. Вы сами знаете. А курить хочется.   — Это нарушение режима.     

  — И что? Что Вы со мной сделаете?      

 — Выпишу с нарушением.      

 — Не выпишите, я два дня как из реанимации. Вы спасли меня, доктор… — мужчина усмехнулся. Очень горько усмехнулся, это было понятно, несмотря на уродующие его шрамы, еще заклеенные повязками.      

 — Вам не нравится, что Вы живы?      

 — Еще не определился.       

— Мы очень старались.      

 — Я заметил. Только зачем? Вы считаете, что это теперь жизнь?      

 — Вы в чем-то пытаетесь меня обвинить?      

 — Курить будете?      

 — Буду.       

Она взяла сигарету из его пачки и отметила, что там осталось всего две. В его состоянии столько курить нельзя, что он творит, и как сделать замечание так, чтобы не обидеть?       Очень не хочется его обижать. Большего зла, чем случилось ему уже не причинить. Они действительно вытащили его с того света. И теперь нужно привыкать к новой жизни.      

 Она подумала: надо вызвать психолога. Завтра же и позвонит, пусть с ним поговорят. И еще надо поговорить с женой. Она вспоминала ту несчастную заплаканную женщину, что умоляла спасти ее мужа, пыталась прорваться в реанимацию и всем совала деньги, которые никто не брал…

Она приходила каждый день, пока он был в реанимации, но вчера и позавчера ее не видно.       Врач курила и думала. Ей показалось странным, что она не встречала в последние дни его жену. Но спросить не решалась. Мало ли что.      

 Она замоталась и забыла, вот и не видела. Надо поговорить с ней. Ей ведь тоже придется не сладко. Вот так один момент, одна случайность может перевернуть всю жизнь. Поставить все с ног на голову. И никто к такому повороту не готов, никто не ждет его, и даже не думает, что такое может случиться. Вот жил этот мужчина с женой, жил, прилично они жили, и достаток был, и любовь, и планы. И машина хорошая. Машина действительно хорошая была. Если бы не такая хорошая — не разговаривала бы она сейчас со своим пациентом и не курила бы с ним в палате. А так благодаря той машине и разговаривает, и курит.      

 Интересно, каким он был раньше? Да какое это имеет значение. Теперь таким, как прежде, он уже не будет.       

— Владимир Сергеевич, спать ложитесь. Может, укол снотворный сделать? Вам спать надо. Силы копить, восстанавливаться.      

 — Доктор, вы верите в то, что говорите?      

 — Что Вам надо выспаться — я уверена, и что могу поспособствовать, сделав снотворный укол, тоже уверена. Давайте помогу Вам лечь.       

— Зачем Вы меня спасали?       

— Потому что могли спасти. Потому что душу, и силы, и способности свои, и труд вкладывали в вашу жизнь. Чтобы она была, чтобы мы могли вот так ночью курить в палате и разговаривать.      

 — Тешили собственное самолюбие: могу и буду. Но я же человек.       

— Да, и заметьте, живой человек. Благодаря нам.      

 Он опять ухмыльнулся, но позволил перевести его из сидячего положения в лежачее.  Она укрыла его одеялом и раскрыла окно. Минут пятнадцать проветривала палату, в принципе, двухместную, но он находился сейчас в ней один на большой функциональной кровати, очень немаленький по жизни мужчина.       

Завтра она вызовет к нему больничного психолога. А то настроение у него уж больно паршивое. И переговорит с женой. Надо только подловить ее, когда придет его навещать. Сейчас напишет себе памятку, положит под стекло на столе и предупредит сестру, чтобы ее уведомляли о его посетителях.

      Выпила кофе покрепче и села за истории. Но покой продолжался недолго, пошла на аппендицит, а потом холецистит привезли, так до утра провозилась. Даже поспать не удалось. Потом планерка, отчет дежурного врача, разгоны от начальства, выговоры и замечания от заведующего и обход.     

  В пятую палату уже положили второго пациента. Так что сначала она занялась новеньким. Расспросила, записала, осмотрела и пропальпировала живот. Он был не тяжелым, но брюзгой. Даже пожалела, что его именно в эту палату определили. Ныть будет и устраивать истерики. А его соседу бы нормального мужика, чтобы поговорить было с кем.       Закончив с этим, подошла к Владимиру Сергеевичу.      

 — Спали?     

 — Вы постарались.      

 Его карие глаза внимательно разглядывали ее. Она обратила внимание на его сосредоточенный взгляд, очень серьезный, пытающийся просветить ее насквозь и увидеть все ее мысли. «А у него красивые глаза, мужественные какие», — пронеслось в голове.      

 — Сегодня перевязку сначала травматологи сделают, а потом я здесь, в палате. Если будет болеть, не стесняйтесь, зовите сестру. И еще к вам сегодня заглянет психолог.       

— Зачем? Я не могу встать, чтобы покончить собой.       

— Надо встать, чтобы жить. Вот зачем.      

 — Пусть приходит ваш психолог.       

— Встать, чтобы жить, — раздалось с соседней койки. — Скажете тоже, никаких условий. Утром попросил судно, так сестричка заявила, что могу сам до туалета дойти, и кашу не дали. Почему мне не дали кашу? Что, жалобу писать, чтобы вы больных кормить начали?       

— Вам супруга принесет бульон. Тогда попьете. И минералку без газа. Сегодня без каши, пожалуйста.

 — Ага, ни судна, ни каши.       

Он продолжал что-то наговаривать себе под нос, а она собралась выйти из палаты, но ее за халат схватил Владимир.       

— Да, я слушаю,- она повернулась к нему.       

— Вы плохо выглядите, Надежда Михайловна.       

— Я устала, сделаю все перевязки и уйду домой пораньше. Что-то еще?       

— Мое кольцо где?       

— Ваше обручальное кольцо мы отдали Вашей жене. Его можно переплавить и восстановить.       

Он улыбался одними глазами, но как-то странно, с упреком. А она снова подумала, что у него очень красивые глаза.