Эсмеральде. Расцветающая страсть

Эсмеральде. Расцветающая страсть

— Прошу прощения,  Альберто? – из моих глаз брызнули слезы.

— Эсмеральде,  ты даже не поинтересовалась,  куда я пропал с вечеринки,  – Альберто язвительно захохотал. – Могу поздравить тебя с тем,  что я еще жив.

Конечно,  если тебя это интересует.

— Как ты можешь так говорить? – я сжала волю в кулак и сделала робкую попытку улыбнуться. – Я искала тебя,  звонила,  но твой телефон не отвечал.

— Мой телефон не мог ответить,  потому что находился в полицейском участке,  как и я,  – Альберто повернулся и зашагал по тропинке.

— Милый,  тебя пытали? – я ничего не понимала. – Как и почему ты оказался в полиции?

— Эсмеральде,  я устал от твоей глупости,  – Альберто остановился.

Его точеный профиль сиял золотом в свете уходящего Солнца. – Ты мило щебетала с Мелиссой и даже не заметила,  как меня по ошибке копы вязали.

— Я и Мелисса подружки с детства,  – я заглянула в глаза Альберто.

— Вы жужжали,  как две беззаботные пчелки,  – Альберто усмехнулся.

Я залюбовалась его  смоляными до синевы кудрями.

— Мелисса – с древнегреческого означает – пчелка,  – я засмеялась. – Ты угадал,  Альберто,  ты всегда все подмечаешь! – Мои губы потянулись к зовущим губам парня. – Альберто,  ты уже не сердишься на меня?

— Сержусь? – Альберто усмехнулся,  потому что он имел право на иронию.

Изумительно красивый уверенный в себе молодой мужчина. – Эсмеральде,  разве я могу сердиться на утку,  или на курицу?

— Раньше ты называл меня ласточкой и рыбкой,  пушистиком,   — я отступила на шаг.

— С чего это ты лезешь ко мне целоваться? – Альберто заметил мой внезапный порыв.

— Я не поцеловала тебя,  — я смутилась,  чувствовала,  как щеки загорелись.

— Но хотела.

— Что хотела.

— Это.

— О чем ты?

— Не понимаешь?

— Понимаю,  но не хочу понять.

— Эсмеральде,  ты же раньше не целовалась со мной,  говорила,  что тебе религия не разрешает до свадьбы целоваться.

 — Моя религия очень строгая! – в волнении теребила край летнего платья.

Миленькое голубенькое платьице с ромашками.

Оно мне очень нравится.

Мама подарила мне простенькое на вид платье на день рождения,  на восемнадцатилетие.

Папа потом тайком от мамы шепнул,  что платье стоит столько,  сколько спортивный кар.

Простота и изящество платья от известнейшего модельера слиты в одно целое.

Платье для принцесс,  платье,  на которое молятся супер модели.

Я никогда не рассказывала Альберто о том,  что платье не простое,  да он и не спрашивал меня.

— Не надо больше лгать Эсмеральде,  – в голосе Альберто сталкивались льдины. – Ты под всяческими предлогами избегаешь продолжения наших отношений.

Религия,  подружки,  лекции в университете…

— Но я же с тобой здесь и сейчас,  – слова любимого больно ранили мое нежное сердечко. – Я доверяю своему дневнику все чувства.

Когда-нибудь я дам тебе прочитать,  что каждый день пишу в дневник.

Ты увидишь,  как я… насколько я… — Губы мои задрожали.

— Эсмеральде,  ты брезгуешь поцеловать меня,  — Альберто нарочно словами бил меня. – Я читал твой дневник.

— Ты читал мой дневник? – мое сердце рухнуло скалой в море. — Неужели,  ты,  когда приходил в гости,  рылся в моих вещах?

Это ужасно,  но оправдывает тебя,  потому что,  когда любишь,  то хочешь знать о любимой девушке все.

— Кто тебе сказал,  что я люблю тебя,  Эсмеральде? – Альберто засмеялся.

Смех у него не обидный,  а выдержанный,  как хорошее вино. – Я не рылся в твоих вещах,  если тебе это интересно.

Когда ты советовала слугам как лучше сварить кофе,  или примеряла новые платья,  твоя мама показывала мне семейные альбомы,  в том числе и твой дневник.

Особенно меня позабавили твои детские увлечения.

Ты писала в дневник,  что тебе нравится Джек,  потом – Сильвио,  еще – Роберто.

— Но это шутки,  – я чувствовала,  как почва уходит из-под моих ног.

Мой парень прочитал мой дневник. – Детские влюблённости,  они не считаются.

— Кто знает,  кто знает,  – Альберто щелкнул золотой зажигалкой  прикурил кубинскую сигару. – В конце концов, любые детские шалости оставляют рану на сердце.

Никто не сможет угадать – напомнит ли эта рана о себе десять лет спустя.

Невинные увлечения,  как ты их называешь,  Эсмеральде,  на самом деле – неразорвавшаяся бомба.

— Значит,  мама показала и рассказала тебе все? – мой голос тише шороха камышей.