Это было в Польше

Это было в Польше

Я собиралась в дорогу… Шмотки, блокнотики, косметика… Мозг ещё не прояснился после лекарств, которыми меня пичкали в дурке, но делать нечего - время поджимает. Билеты уже куплены…

Как же я не хочу никуда ехать! Но врачи сказали родителям, что есть всего два варианта, при которых, возможно, я прекращу употреблять наркотики. Первый – отправить меня на длительную реабилитацию подальше от дома. Второй – закалывать до такого состояния, в котором я физически не смогу никуда уйти. Вариант иметь дочку-овощ родителей как-то не очень прельщал, поэтому они выбрали первый.

Теперь я пакую чемоданы, ведь завтра еду в Польшу! Хочется отметить, что мне даже не дали увидеться с моим парнем, по которому я очень соскучилась за время пребывания в клинике нервных болезней. Ух как я зла на родителей! Почему они всё всегда решают за меня?

Но делать нечего! Билеты куплены, и ту-тууу… Поезд повезёт меня в город Лодзь.

- Третий по численности населения город Польши, расположенный в 120 километрах к юго-западу от Варшавы. Центр Лодзинского воеводства, - читает мне мама.

- Мам, мне реально по фиг! Я не хочу об этом говорить!

Я пытаюсь абстрагироваться, как будто бы ничего завтра не случится. Я упрямая, и, конечно, не скажу маме, что мне очень страшно. Я буду делать вид, что глубоко оскорблена тем, что мне не верят, будто я сама справлюсь со своей зависимостью. Да и какая к чёрту зависимость! Я всегда могу сказать себе стоп, просто не хочу!

Остались последние штрихи. Положить плюшевого мишку сегодня? А блокнот со стихами? Может что-нибудь туда написать, типа жизнь – боль, предки – сволочи… Но почему-то ничего не лезет в голову! Как страшно! И комок встаёт в горле, и в груди крутится барабан стиральной машины, как на отжиме в 1200 оборотов! Такое ощущение, что душа отделяется от тела. Я что-то делаю, но на автопилоте, и как будто смотрю на себя со стороны. Ужасное, отвратительное состояние! Ну почему это происходит именно со мной?!

На вокзале меня будет ждать какой-то Сергей. Несколько лет назад он сам проходил такую реабилитацию, и теперь работает в центре. Мама говорит, что и я смогу так же… А я не хочу! Я, может, Россию люблю!

В голове миллион вопросов. Хочется поскорее заснуть, но не спится! Какие там ребята? На каком языке я буду с ними говорить? Сколько я там пробуду? Всё это какой-то безумный бред!

***

Сцену прощания на вокзале я не помню. Помню только, что почувствовала себя чемоданом без ручки. Родители устали тащить меня на руках, и теперь сдают какому-то Сергею. Тащи, мол, Серёженька, наше сокровище! И Серёженька потащил…

И вот едем мы в купе поезда. Поезд, как поезд… купе, как купе… а на душе дерьмово, и тяжесть на сердце, но делиться ею со своим спутником я не хочу. Делаю вид, что я в полном порядке. Тапки, полотенце, зубная щётка – всё под рукой. Пытаюсь показаться уверенной в себе и очень ответственной. Я точно знаю, что надо зарекомендовать себя с хорошей стороны. Включаю все навыки «правильного пассажира» поезда дальнего следования, некогда полученные от бабушки. В моём арсенале есть даже тряпочка, которой можно стереть со стола…

Сергей начинает разговор первым, расспрашивает про мою жизнь: что я употребляла и как долго, где лечилась, хочу ли в реабилитацию. Хочу ли? В мыслях пронеслось, что он издевается.

- Да, - говорю, - надо лечиться.

Уж что-что, а врать и лицемерить я умею!

Сергей рассказывает про то, что место, куда я направляюсь, называется монар, про терапевтическую пользу этого места, что реабилитация обычно длится восемь-девять месяцев, но точно не больше года…

Что??? Восемь, девять, год? Как они посмели меня обмануть? Ведь мама обещала! Обещала, что два, максимум три месяца!

Волна жгучей ненависти всколыхнулась в моём теле, в голове стало нестерпимо горячо, мне показалось, что глаза мои наливаются кровью, словно у быка, оттеснённого матадором к заграждению арены, но готового нанести своему сопернику смертельный удар. Они пожалеют! Они все пожалеют об этом!

Вид собеседника стал неприятен мне до дрожи: лоснящиеся щёки с ещё юношеским розоватым румянцем, пухлые ножки, обтянутые джинсами, немного потёртыми на коленках, сальные чёрные волосы, как будто зализанные гелем, и красная майка, скрывающая под собой довольно тучный и неспортивный торс. Красная, как мулета (красный плащ, которым раззадоривают быка)! Но меня лучше не раззадоривать. В отличии от быка, я могу просчитать несколько ходов вперёд, и я непременно это сделаю, когда придёт время.

Ночь. На границе с Польшей у подвижного состава переставляют колёса. Я смотрю в окно. По обеим сторонам от вагонов стоят огромные домкраты, люди в спецовках снуют туда-сюда. Они отработают свою смену и поедут домой, а я продолжу свой путь в никуда с ненавистным отныне мне спутником…

Скрежещет металл, колёса с грохотом выкатываются из-под брюха поезда, вместо них закатываются другие. В Европе железнодорожная колея уже, чем в России, и внутри меня все чувства тоже сузились и превратились в одну лишь нетерпимость ко всему происходящему. Я сжалась, как пружина, затаилась, проглотив обиду. Но пружина непременно выстрелит!

***

Мы подошли к невзрачному серому забору, за которым находился небольшой палисадник и трёхэтажный блочный дом. Внутри было подозрительно тихо. Сергей объяснил, что у ребят учебный час. Мы поднялись на второй этаж – в комнату, где обычно отдыхают консультанты. Там нас встретил плотный мужчина лет пятидесяти, с седыми волосами и густой, хорошо ухоженной, но тоже седой бородой. Он приветливо мне улыбнулся и представился:

- Пётр Адамьяк – руководитель этого центра.

Говорил он по-русски, но с весьма забавным акцентом.

Мне показалось, что этот Пётр довольно милый дядька. Жаль только, что мы встретились при таких обстоятельствах.