Это всё ты

Всё возможно, если верить в чудо!

Гостиная родительской квартиры. Высокие потолки. Светлые стены. Классическая просторная трёшка в центре исторической части города.

Посреди главной комнаты уже установлена пушистая ёлка. Не припомню, когда её доставали в последний раз. Наряжали вот так. С наслаждением. Только с появлением Юльки мама решила возродить былые традиции. Она вообще начала вести себя как-то иначе. Мягче что-ли. Говорят, женщине для счастья нужен хороший тыл. И дочка. В последнее время убеждаюсь, что эти слова не далеки от правды.

Та, ради кого идут все изменения, сидит на полу. Волосы на макушке собраны невообразимым пучком. На ней теплый свитер, джинсы, неотъемлемые вязаные носки. Яркие, мягкие, пушистые. Как и сама обладательница, которая уверяет, что зимой ужасно мёрзнет без них. А если на носках нет питерских котов, оленей, Санты и прочей милоты, то они считай и не греют! Ни морально, ни физически. Следовательно, бесполезны.

Зима впереди долгая. Кажется, я закупился для неё носками до самой сирени!

Тоненькие пальчики аккуратно открывают коробки, что пылились на антресолях последние несколько лет. Возможно с десяток. Не помню. Старший давно переехал и все сознательные мы с родителями встречали в ресторанах; у друзей отца; за городом; в путешествиях. Ёлка дома была бесполезна.

А сейчас моя девчонка сидит и так живо, по-настоящему трепетно, с удивлением и интересом перебирает слои бумаги. Освобождает для взгляда игрушки. Улыбается. Удивляется. Берёт в руки как драгоценности.

Чихает от пыли. Кривится. Смеётся. И продолжает копаться в приданном, что принадлежало ещё моей бабушке.

- Этот ёлочный шар помню с самого детства, — поясняю с улыбкой аккуратно помогая освободить от газет выдутую из стекла игрушку. Коробка и сама по себе старая, едва не разваливается на части. Здесь собран эксклюзив. Сейчас подобных не купишь. Не осталось фабрик, заводов, да и мастеров, что создали произведения искусства. Массово. Или не очень. Критерии изготовления новогодних игрушек изменены. Они должны отвечать стилю, быть современными. Под хайтек. Ещё лучше, если являются электронными. Как гирлянды, что запускают с хлопка. Но, главная особенность современных, они не должны разбиваться.

Эта же выдута из стекла. Похожа на рельефную сосульку. Только сахарную. В посыпке, что держится на ней толстым слоем. Она выглядит, как большая конфета. Сверкающая. Непостижимая. Манящая своим блеском и формой.

- Этот новогодний шар старше тебя раза в четыре, — поясняю прищурившимся глазам. - Его всегда вешали на ёлку выше моего роста. Чтобы не добрался, даже если залезу на стул. Чтобы не стянул с ёлки, уронив при этом и её тоже. И именно он всегда манил меня своей элегантностью и простотой. Цеплял взгляд. Я безумно хотел его заполучить. Лизнуть, как алмазную ледышку, что свисают с крыш. Удостовериться, что родители говоря правду и он не имеет ни запаха, ни вкуса. И, что я даже не прилипну к нему языком, в отличие от тех, что бездумно сшибаю на улице... Хотел его заполучить. Никому в этом не признавался. Ходил вокруг да около, но, кажется, мама всегда подозревала об этой неудержимой страсти. Поэтому, с каждым годом он висел на ёлке всё выше. А я видел в нём волшебство. Сосульку, которая переливается радугой и не тает в квартире. Не меньше, чем до школы мечтал о нём. Год за годом. Любовался. Загадывал на него все желания... , — ухмыляюсь этой наивности и простоте, что жила внутри раньше. А сейчас вижу её в той кто сидит напротив. В лисьих глазах. Хитрых, красивых и бесконечно открытых этому миру.

- А потом? - интересуется она вдохновенно. Сразу и забываю к чему озвучен этот вопрос. Любуюсь ей. Уже почти привычно. Люблю. Так глубоко, что и представить не мог раньше подобного.

- Я вырос, Карамелька, — с оттенком грусти пожимаю плечами. - Брат посвятил, что детство закончилось и пора становится серьёзным, а не продолжать быть ребенком, и верить в деда Мороза.

- А я бы и сейчас с удовольствием написала старику письмо, — поджимает губки. Улыбается тихо. Тянется ко мне над коробкой и целует. Едва прикасается к губам. Не дразня. Бесконечно нежно. Согревает собой. Накрывает теплом. Практически не прикасаясь. - Старший у тебя жёсткий тип. Сам не верит и другим не даёт.

- Он реалист, я мечтатель. Итог один: мы оба стремимся к созиданию, но только дорожки у нас всегда разные.

- Давай напишем письмо? - призывно шелестят её губы. Васильковые глаза горят ярким азартом. Огнём. - Вместе напишем, Коть. Загадаем желание. Сходим на почту и купим марки. Наклеим. Забросим в почтовый ящик.

- И что ты попросишь у старого и седого маразматика? Который вечно всё путает и присылает детям не те подарки? - ухмыляюсь, ощущая себя далеко не на свои двадцать два. Во мне топит обиду тот пацан, которому однажды просто предъявили резко и четко: " Чуда нет. Давай сам за желаемым. Трудом. Учебой. И ножками. "

- Я попрошу весны, — плавно топит лёд внутри меня своим голосом. Звонкие колокольчики в её смехе играют привычной тысячью переливов. И я с удовольствием подписываюсь под этим желанием. - Попрошу её скорейшего прихода. Солнца. Тепла. Орущих котов под окнами и воздух, пропитанный сладостью первой сирени.

- Я могу взять на себя исполнение половины желаемого и уже сейчас начать петь под твоим балконом, — парирую мягко, игриво. - Вид у меня тоже бывает потрёпанный. Сродни тому коту, что когда-то притащил к твоему балкону.

- Ты и солнце заменить сможешь, — щедро верит в меня. Так истошно, что дышать порой нечем от осознания. И воздух становится невыносим. Горький. Колючий. Который не пахнет её ароматом. Который не отбираю у неё в поцелуе. Который... Выпаливаю не сдержанно: