Ева

Глава первая

В конце мая вонь со стороны болот особенно отвратна. Жуткий запах гнили и грязи раздавался по всей округе. До конца не понятно, это так пахнет помутневшая зеленая вода болота в глубине леса, сгнившие деревья ивы или же березы, или же свежий труп черной кошки, чьи внутренности уже растерзаны сороками. Не важно, откуда он доносился. Он был везде. Так пахла чья-то смерть.
В ночном небе мчались огромные черные тучи, накрывая ночной небосвод своей массой. Темная пелена напоминала бездну, нависшую над головой, и готовую поглотить весь этот мир. Внезапно во тьме возникла вспышка. Ломаная белая линия на миг рассекла небосвод напополам и бесследно исчезла. Раздался гром, больше похожий на продолжительный выстрел, взрыв, столкновение. В небо взлетели сотни тысяч воронов, испугавшихся молнии. Они стали невыносимо громко каркать, подняв на уши всех дворовых собак, которые тут же взвыли и залаяли. Новая вспышка вновь озарила макушки елового леса, которые напоминали острые клыки в пасти зверя. Холодный и пронзающий, будто лезвие ножа, ветер своими порывами стал склонять огромные тополя к земле. Он пролетал между листьями дуба, беспорядочно ими шурша. Он дыбом поднимал ветви ивы, оголяя ее ствол, затем сплетал их в косы и рвал с корнем. Затем озорной ураган успел украсть с какого-то двора белую простыню и две ночнушки и стал кружить их в бешеном вальсе над крышами домов.
Через пару секунд с небес стали падать капли дождя. Они начали отбивать свой ритм по крышам домиков, по металлическим заборам, по окнам домов, быстро собираясь в лужи на глиняных тропинках. Набирая скорость, они продолжали стучать все чаще и чаще. Холодные пули будто стремились вломиться в дома и расстрелять всех, кто находился в них, но у них никак это не получалось. Только глухие удары о стекла были слышны по комнатам, будто кто-то отбивал на барабане марш.
А между тем ветер, наигравшись с мокрым бельем, бросил его на карниз крыльца и стал заигрывать с дождиком, разбрасывая его капли в разные стороны. Его шальной свист начинал сводить с ума. Капли дождя продолжали бить по стеклу. По шиферной крыше. По железному тазику во дворе.
В глубине одной из комнат, в которую пыталась прорваться стихия, заскрипела старая пружинная кровать. Вспышка молнии на миг осветила все узкое и тесное пространство этого помещения на чердаке дома, забитое коробками и разным хламом, а затем оно снова погрузилось во мрак. Окна с деревянной рамой свистели, и этот свист напоминал плач восьмилетней девочки, бившейся в истерике от испуга. За окном во мраке плясали ветви березы, напоминающие кости чего-то огромного и неизвестного, но готового забраться в дом и разорвать спящего на куски. Пружины кровати все так же скрипели, но теперь вместе со скрипом послышались злостные вздохи и кряхтение. На несколько секунд они прекращались, затем с новым наплывом злости и раздражения звучали в комнате, иногда смешиваясь с хриплым матом.
Но дождю это даже нравилось. Он нашел себе зрителя, поневоле запертого на этом чердаке. Он с радостью сыграет все мелодии, которые он когда-либо придумал за эти несколько миллионов лет. И будет это продолжаться всю ночь, до самого рассвета. Затем он придет завтра, и послезавтра, и через день, и через два… Он будет ходить сюда каждую ночь и отбивать все новый и новый ритм, Пока его слушатель не выучит всю его музыку, которой он так дорожит…
-- Женя! – хрупкий и до жути хриплый голос послышался откуда-то внизу – Что ты там елозишь-то? Спать ложись, середина ночи!
Старческий бабкин голос звучал еще более раздражительно, чем нескончаемый стук о стекло. Парень, свернувшись в одеяло, ненадолго замер и пробубнил что-то себе под нос, пряча голову под подушкой, набитой перьями. До невозможного тесная кровать не позволяла сделать лишнего движения и улечься поудобнее.
Непогода продолжалась долго. Холодный ветер с пронзающим ливнем рассекали воздух до самого рассвета. И даже рано утром, когда красное солнце пыталось пробиться сквозь серые тучи на горизонте, с небес все еще падали капли. В мрачную комнату через окно запрыгнул маленький солнечный зайчик, будто вестник нового дня. Он прыгал по желтым полоскам на обоях, пробежал по деревянному потолку и все больше стремился запрыгнуть на темно-синее одеяло на кровати, под которым прятался спящий Женя.
Во дворе уже проснулись птицы. Но это далеко не те птицы, которых мы ждем с приходом весны. Это не соловьи, которые каждое летнее утро будят своими нежными соловьиными голосками, запевая свои серенады под окном. Это не кукушки, обещающие долгую и прекрасную жизнь, и не ласточки, грациозно парящие высоко в небе. Это стаи черных ворон с огромными темными крыльями, которые то и дело что каркают и кричат. Это толстые сороки, которые кружат в небе в поисках своей добычи, и не важно, что это будет, какая-нибудь пища или же безделушка. Или же одинокие воробьи, маленькие и ничтожные, трупы которых уже усеяли все дворы и улицы деревни.
Где-то за окном, в одном из соседних дворов, послышался грохот. Видимо, хозяева разбирали во дворе погром, образовавшийся после вчерашнего буйства стихии. На этот грохот мигом ответили все дворовые собаки. Как по команде они залаяли, взвыли и зарычали. Голосов было много, они были такие разные, и все смешались в один большой хор, исполняющий какофонию.
А между тем ветер все еще посвистывал, шурша голыми ветвями отсыревшей березы…
Женя выматерился сквозь зубы и вновь перевернулся на другой бок. Вот уже четвертый день одно и то же. Что-то гремит, шуршит, звякает, скрипит, гавкает. Как можно вообще уснуть под такой хаос, да еще и на старом, рваном и твердом матрасе с перьевой подушкой? Ветер просачивался в щели, а затем залезал под одеяло. Сырость, стоявшая в комнате, затрудняла дыхание. Женю выворачивало наизнанку от раздражения к этому месту.
-- Женя! – вновь старческий голос раздался из-под деревянного пола и протяжно окликнул его. – Женя, вставай! Хватит без толку валяться, лучше помоги мне!
Парень промолчал, мысленно проклиная старуху. Женщине уже было за семьдесят, здоровьем она похвастаться не могла. Залезть на чердак в своем доме для нее уже было невозможно, но она все равно слышит каждый писк в этой хибаре. Не обращая на нее должного внимания, Женя вновь попытался уснуть. В этой маленькой комнате было отчетливо слышно, как старуха еле-еле перебирает ноги, шоркая тапками по полу. Евгений уже научился определять по звуку, в какой комнате она сейчас находится и в каком она настроении. Вот сейчас она вышла из своей спальни, которая была прямо под ним, и направилась на кухню. Действительно, куда она еще могла направиться? В этой крохотной хижине больше комнат не было, кроме как одной спальни, небольшой кухни с печкой и узкого чердака. Конечно, был еще и подвал, в который никто не залезал уже пару лет, и неизвестно, что в нем происходило. Как-то раз к бабке зашла ее подружка баба Марта, соседка по дому и по участку на кладбище, которое они уже забили для себя. Она-то и сказала, что в подвале черт завелся. Он по ночам сидит себе на полочках и песенки поет, а поутру деревянный люк когтями скребет, мол, выпусти меня, старушка, гулять хочу. Правда, бабка Жени потом выругала ее за то, что она брехню несет, а та лишь рассмеялась.
-- Женя! – бабка вновь окликнула его – Я долго еще орать должна? Сейчас как поднимусь, ты быстро встанешь у меня!
В этот момент синее одеяло взмыло вверх и слетело на пол. Тощее длинное тело приподнялось и с хрустом в костях село на кровати. Взъерошенные черные лохмотья на голове блестели от жира, а на бледном лице красовались впадины в щеках и синяки под глазами. Потерев глаза своими ледяными руками, Женя попытался встать с кровати. Перед глазами все резко потемнело, а земля уходила из-под ног. Парень пошатнулся, но успел удержать равновесие. Нет, бабка Марта была не права. Черт поселился не в подвале, а на чердаке.
Прихрамывая, Евгений подошел к окну с деревянной рамой и вгляделся во двор. Выжженная желтая трава была вбита в глиняную землю вчерашней непогодой. Ветки потемневшей от сырости березки были разбросаны по всему небольшому участку. На заборе висела чья-то наволочка, которую вчера носило по воздуху ветром. А в небе над всем этим хаосом все еще висели темно-серые тучи, намекая, что еще рано расслабляться, и что самое страшное еще впереди.
-- Женя! – крайний возглас звучал на тон выше, наполненный последней каплей терпения – Ты встал?
Последовала пауза. Абсолютная тишина раздумья. Какая-то неестественная и нерешительная.
-- Да. – ответил он с хрипом в горле.
-- Быстро спускайся! Чайник уже закипел!
Евгений с томным вздохом развернулся и подошел к выходу. Деревянная дверь отварилась с пронзительным скрипом, подобным визгу какого-то подбитого животного. В узком проеме кружила пыль. Сначала из комнаты показалась одна нога и наступила на деревянную ступеньку. Та заскрипела на весь дом. Следом за ней показалась вторая нога, а там уже и появилось все тело. Потолок был настолько низким, что Евгению нужно было сложиться вдвое, чтобы в нем поместиться и не биться головой об него. Шаг за шагом парень опускался по крутым ступенькам в не то коридор, не то прихожую. Первый этаж этой хибары выглядел еще печальнее, чем второй – со входа тебя встречает непонятное продолговатое помещение, которое несет в основном складские обязанности. Комната слева – это крохотная кухня. Комната справа – бабушкина обитель. Ванной и туалета в доме естественно не было. Все удобства на улице.
Женя прошел мимо комнат прямиком к входной двери. Надев на ноги пару калош и отперев дверь, Женя вышел на крыльцо, смахивающее на веранду. Здесь тебе и стол со скамейкой, и умывальник, и куча пустых и пыльных стеклянных банок. Карниз был украшен резным деревом, покрашенным в голубой и белый цвет. Вот только краска давным-давно полопалась, а дерево разбухло и местами пошло трещинами, и теперь это крыльцо смахивало на острозубую пасть, в глотке которой Женя стоял. За ее пределами уже некогда буйствовала природа, от которой сейчас остались только трупы еще недавно зеленых растений: кусты шиповника, ветви клена, стволы дуба и много всего. Когда-то этот дворик был ухожен в лучших традициях. Здесь тебе была и тропинка, и клумбы, и палисадник с пионами и розами. Бабушка умела следить за хозяйством. Жаль, что возраст дает о себе знать. Теперь там, где цвели букеты роз, остались лишь шипы да ветви.
-- Не легче их выдернуть к черту и выбросить? – спросила однажды баба Марта, вошедшая в гости.
-- Не надо трогать их, -- отвечала старуха – Хоть что-то будет напоминать мне о молодости. Да и руки все разорву, пока дергать буду.
-- Но оно само собой не засохнет, а будет дальше расти. Так и в дом залезет…
-- Не залезет, чушь не неси…
Женя подошел к пластиковому умывальнику и надавил на кранчик. Небольшое количество воды полилось ему на руки. Быстрым движением он небрежно ополоснул лицо и поднял взгляд на зеркало. В заляпанном и битом куске стекла он увидел бледное лицо, с кучей покраснений и двумя огромными мешками под ледяными бледно-голубыми глазами. Сальные и растрепанные волосы обросли и вечно пытались залезть в глаза. Скулы были напряжены из-за вечно сжатой челюсти. Внезапно на Женю напало непреодолимое желание зевнуть, что он и сделал, развернувшись обратно к мертвым ветвям дуба. Крохотный воробей подлетел к луже и стал пить воду. Евгений подошел поближе к деревянным балясинам и стал разглядывать птичку. Воробей поначалу испугался и отлетел чуть подальше, но затем снова принялся пить воду. Изредка птица замирала, будто прислушиваясь к происходящему вокруг. В один момент эта пауза оказалась длиннее обычного, и воробей резко взмыл вверх. В эту же секунду из сухих кустов выпрыгнула абсолютно белая собака, на морде которой ярко выделялась пара черных глаз и такой же нос.
-- Чапа! – улыбка на лице Жени возникла сама по себе – где тебя носило то? Иди сюда…
Собака подбежала к хозяину и ткнула носом в его ногу. Женя спустился на колени и стал гладить Чапу.
-- Неужели тебе здесь нравится? Это пока блох не нахваталась, думаешь, можно и поскакать.
Чапа лишь прижала острые уши и заскулила.
-- Сейчас я тебе вынесу поесть. – Женя поднялся и направился в сторону дома – Еще вроде бы остался корм…
Евгений вошел в дом, снял калоши и подошел к деревянной лестнице, под которой лежало куча сумок. Он стал обыскивать каждую, в поиске остатков собачьего сухого корма, которым они всегда кормили Чапу. Этот корм содержит в себе множество витаминов для ее зубов и шерсти. Без него она очень скоро начнет жутко линять…
-- Женя, -- зазвучал бабкин голос откуда-то из кухни. – Я долго ждать тебя буду? Идем есть…
-- Подожди. – Перебил ее парень, достав из сумки почти пустой завернутый пакет с кормом. Женя тут же ринулся к двери и вышел на улицу, краем уха слыша очередные возмущения старухи.
Чапа верно сидела под дверью в ожидании. Когда хозяин вышел, она запрыгала от радости и подбежала к старой алюминиевой кастрюле, которая выполняла функцию миски.
-- Это последнее… -- с ноткой грусти произнес Женя, высыпая корм. Собаке, если честно, было все равно. Еда и еда. Сейчас есть. Потом? Потом и подумаем. Хозяин решит.
Евгений еще немного остался понаблюдать за своим питомцем, затем нехотя вернулся обратно в дом. Закрыв за собой входную дверь, он снял калоши, оставив их на коврике, и направился на кухню.
Стоило ему показаться в проеме, как тут же бабка снова заворчала:
-- Неужели явился. Я думала, я здесь до вечера буду тебя караулить… Неужели нельзя сразу встать и прийти, когда тебя старшие зовут? Ну ничего, пойдешь в армию, там быстро тебя научат…
Низенькая старушка в старом синем халате, мертвенно-седыми волосами под красным платком и огромными очками на переносице стояла у плиты, уперев руки чуть ли не в подмышки. На ее красном от недовольства и до жути морщинистом лице читалось такое недовольство и злость, как будто Женя только что спалил ей дом.
На плите шкварчала облезлая крохотная сковородка, на которой дымился пригоревший блин. Брызги масла летели на желтые обои и падали на деревянный пол, оставляя мерзкие черные и коричневые пятна.
Старые занавески бежевого цвета на небольшом окне зашевелились. Старуха подошла к окну и закрыла деревянную ставню. Тут же в воздухе полетела пыль. Бабка села за крохотный стол, накрытый местами прожженной скатертью с вышитыми маками.
Женя сел на деревянный стул. На столе рядом с ним уже дымился чай в белой
керамической кружке, а на фарфоровой тарелке с отколотым краешком стыли блины.
-- Господи! Какая жуть! Ну смотреть на тебя страшно! Ты в зеркало себя видел, глиста? – ее голос был медленный и еле разборчивый. Она будто не могла шевелить губами. Она как-то странно тянула последние слоги в предложениях, а потом не выговаривала некоторые буквы.
-- Ну не смотри.
Женя нехотя свернул желтый блин в треугольник и откусил. На языке чувствовался вкус масла. Горячая масса мигом обожгла ему небо. Парень хотел спасти ситуацию чаем, но горьковатая жижа только усугубила положение, лишив его возможности чувствовать вкусы языком. Тем лучше. Блины на звезду Мишлен не претендовали.
-- Да куда ж ты хватаешь-то? Сметаны давай достану, или варенья. Откормить хоть тебя надо…
-- Не надо.
Чай был слишком горячий, а разбавить было нечем. Противный вкус масла все еще держался в его памяти. Его можно было перекрыть вареньем, если бы это варенье не было похожим на смолу, в которой застряли доисторические насекомые. Пытаясь сдержать рвотный рефлекс, он продолжал пихать в себя этот несчастный блин.
-- Что значит «не надо»? Кто блины ест без ничего? Привыкли в городе херь всякую жрать. Это тебе не ресторан, бери и ешь, как нормальные люди!
-- Я сказал не надо. – голос стал на тон выше.
Лучи света лениво пробивались в помещенье. Желтеющие листья бархатца, цветущего на подоконнике, тянулись к солнцу. Приближался полдень. А перед носом все еще стоял запах паленого масла. Ком в горле не давал банально глотнуть слюну, не то, что еду. Будто Женя съел репейник, а он застрял, и никак не может из него выйти который день.
-- Ничего не жрешь, потом все выкидываю. Куда все это девать?...
Облака в небе невольно растворялись, местами оголяя голубое небо. Но ветер все еще еле слышно завывал, намекая, что не стоит давать себе ложные надежды на хорошую погоду. Это прошлым летом было хорошо, больше такого не будет…
-- Псину эту еще привез, а она вся в хозяина. Видите ли корм ей подавай. Коты как ходили по двору, так и ходят, а ей по барабану. Вот и в дом залезет кто-нибудь, так она тоже будет лежать себе, и носом не поведет. Зачем нужна такая?...
-- Чапа помои жрать не станет. – Женя бросил взгляд на бабушку. Та явно была возмущена.
-- Она не в санатории. Надо будет, начнет.
-- Окей, можешь дать ей блинов.
Глаза бабушки увеличились в размерах.
-- Ты что, подонок малолетний, вздумал блины мои помоями назвать? – Она выхватила у него тарелку из-под рук – так готовь себе сам, бестолочь…
Евгений поморщился и встал с места, собираясь уйти.
-- Приятного аппетита.
-- Да иди ты к черту, вместе со своей шавкой! Ей-Богу, прогоню к черту, и дело с концом.
-- Она первая отсюда сбежит. И я следом.
-- Эх ты, паразит! Воспитали, да и бросили на мою шею. Куда родители только смотрели? Хотя, какие родители, такой и выродок…
Женя на миг остановился. Его дыхание на миг замерло. Он слегка повернул голову и прошипел:
-- А ты давно у нас святой стала? Не твое дело, как меня воспитывали…
-- Еще как мое! – Бабка тоже встала из-за стола. Она смотрела прямо в глаза внуку. Они будто сверкали искрами, угрожая вот-вот взорваться. – Я мать твою, овцу, воспитала, и тебя, барана, приучу!
Евгений сжал кулаки. Все его тело хотело одновременно сжаться и заполнить все пространство этого дома, и желательно с оглушающим криком.
-- От овцы слышу! – он снес кружку с чаем, и та рухнула на пол. Белые осколки разлетелись по кухне вместе с горячим чаем. Старуха ахнула, а Женя развернулся и быстрым шагом направился к выходу.
-- Ты что творишь?! Сюда иди! – Но в ответ последовал лишь хлопок входной двери. Старушку с ног до головы пробила дрожь. Она вновь упала на стул и прикрыла лицо ладонями. На миг наступила тишина. Только ветер гудел за окном…