Ева

Глава 1. За закрытыми дверьми

В конце мая вонь со стороны болот особенно отвратна. Жуткий запах гнили и грязи раздавался по всей окрестности. До конца неясно, это так пахнет помутневшая зеленая вода трясины в глубине леса, сгнившие деревья ивы или же березы, а может, свежий труп черной кошки, чьи внутренности уже растерзаны яростными сороками. Не важно, откуда он доносился. Этот запах был повсюду. Так пахла чья-то смерть.

В небе неслись огромные беспросветные тучи, покрывая ночной небосвод своей массой. Темная пелена напоминала бездну, нависшую над головой, и готовую поглотить весь этот мир. Внезапно во тьме возникла вспышка. Ломаная белая линия на миг рассекла небо напополам и бесследно исчезла. Раздался гром, больше похожий на продолжительный выстрел, взрыв, столкновение. В небо взлетели сотни тысяч воронов, испугавшихся молнии. Они стали невыносимо громко каркать, подняв на уши всех дворовых собак, которые тут же взвыли и залаяли. Новая вспышка вновь озарила макушки елового леса, которые напоминали острые клыки в пасти зверя. Холодный и пронзающий, будто лезвие ножа, ветер своими порывами стал склонять огромные тополя к земле. Он пролетал между листьями дуба, беспорядочно ими шурша. Дыбом поднимал ветви ивы, оголяя ее ствол, затем сплетал их в косы и рвал с корой. Затем озорной ураган успел украсть с какого-то двора белую простыню и две ночнушки и стал кружить их в бешеном вальсе над крышами домов.

Через пару секунд с небес стали падать капли воды. Дождь начал отбивать свой ритм по крышам, по металлическим заборам, по окнам домов, быстро собираясь в лужи на глиняных тропинках. Набирая скорость, они продолжали стучать все чаще и чаще. Холодные пули будто стремились вломиться в дома и расстрелять всех, кто находился в них, но у них никак это не получалось. Только глухие удары о стекла были слышны по комнатам, будто кто-то отбивал на барабане марш.

А между тем ветер, наигравшись с мокрым бельем, бросил его на карниз крыльца и стал резвиться с дождиком, разбрасывая его капли в разные стороны. Его шальной свист начинал сводить с ума. Капли дождя продолжали бить по стеклу. По шиферной крыше. По железному тазику во дворе.

В глубине одной из комнат, в которую пыталась прорваться стихия, заскрипела старая пружинная кровать. Вспышка молнии на миг осветила все узкое и тесное пространство этого помещения на чердаке дома, забитое коробками и разным хламом, а затем оно снова погрузилось во мрак. Окна с деревянной рамой свистели, и этот свист напоминал плач восьмилетней девочки, бившейся в истерике от испуга. За окном во мраке плясали ветви березы, напоминающие кости чего-то огромного и неизвестного, но готового забраться в дом и разорвать спящего на куски. Пружины кровати все также скрипели, но теперь вместе со скрипом послышались злостные вздохи и кряхтение. На несколько секунд они прекращались, затем с новым наплывом злости и раздражения звучали в комнате, иногда смешиваясь с хриплым матом.

Но дождю это даже нравилось. Он нашел себе зрителя, поневоле запертого на этом чердаке. Сейчас он с радостью сыграет все мелодии, которые он когда-либо придумал за эти несколько миллионов лет. И будет это продолжаться всю ночь, до самого рассвета. Затем он придет завтра, и послезавтра, и через день, и через два… Он будет ходить сюда каждую ночь и отбивать все новый и новый ритм, пока его слушатель не выучит всю его музыку, которой он так дорожит…

— Женя! — хрупкий и до жути хриплый голос послышался откуда-то внизу — Что ты там елозишь-то? Спать ложись, середина ночи!

Старческий бабкин голос звучал еще более раздражительно, чем нескончаемый стук о стекло. Парень, свернувшись в одеяло, ненадолго замер и пробубнил что-то себе под нос, пряча голову под перьевой подушкой. До невозможного тесная кровать не позволяла сделать лишнего движения, чтобы улечься поудобнее.

Непогода продолжалась долго. Холодный ветер с пронзающим ливнем рассекали воздух до самого рассвета. И даже рано утром, когда красное солнце пыталось пробиться сквозь серые тучи на горизонте, с небес все еще падали капли. В мрачную комнату через окно запрыгнул маленький солнечный зайчик, будто вестник нового дня. Он прыгал по желтым полоскам на обоях, пробежал по деревянному потолку и все больше стремился запрыгнуть на темно-синее одеяло на кровати, под которым прятался спящий Женя.

Во дворе уже проснулись птицы. Но это далеко не те птицы, которых мы ждем с приходом весны. Это не соловьи, которые каждое летнее утро будят своими нежными соловьиными голосками, запевая серенады под окном. Это не хохлатые кукушки, обещающие долгую и прекрасную жизнь, и не ласточки, грациозно парящие высоко в небе. Это стаи черных ворон с огромными темными крыльями, которые то и дело что каркают и кричат. Это толстые сороки, которые кружат в поисках своей добычи, и неважно, кто ею станет, какая-нибудь пища или же безделушка. Или же одинокие воробьи, маленькие и ничтожные, трупы которых уже усеяли все улицы деревни.

Где-то за окном, в одном из соседних дворов, послышался грохот. Видимо, хозяева разбирали погром, образовавшийся после вчерашнего буйства стихии. На этот грохот мигом ответили все бродячие собаки. их стая, как по команде, взвыла и зарычала. Голосов было много, они были такие разные, и все смешались в один большой хор, исполняющий какофонию.

А между тем ветер все еще посвистывал, шурша голыми ветвями отсыревшей березы…

Женя выматерился сквозь зубы и вновь перевернулся на другой бок. Вот уже четвертый день одно и то же. Что-то гремит, шуршит, звякает, скрипит, гавкает. Как можно вообще уснуть под такой хаос, да еще и на старом, рваном и твердом матрасе с перьевой подушкой? Ветер просачивался в щели, а затем залезал под одеяло. Сырость, стоявшая в комнате, затрудняла дыхание. Парня выворачивало наизнанку от раздражения к этому месту.