Ежи, пришельцы и светлые земли

Ежи, пришельцы и светлые земли

Великое племя Хитрых Ежей поселилось на опушке дремучего леса. Смелые были люди, жили по заветам пращуров, охотились да мелкие огороды разводили. Больше для души — мало что там вырастало. Ходили слухи, что предки их обитали в близких пещерах, пока нездешние люди не надоумили Хитрых Ежей строить отдельное жильё, чтоб женщины перестали спорить, кому пришёл черед убираться, а мужчины, вернувшись ночью с охоты, не путали в потёмках жён. Дикие были времена, ничего не скажешь, дикие. Зато сейчас — тишь да благодать. Вождь Ежей на радостях подумывал поделить деревню на улочки Храбрости, Доблести и Чести, а на землянках намалевать одну палочку, две палочки, три палочки и много палочек, чтоб слыть мудрыми людьми. Заодно переименовать племя в Свирепых Вепрей. Всё серьёзнее, чем Ежи.

Но однажды погожим весенним утром деревня проснулась от лая собак. Встревоженные жители высыпали под бледное небо и испуганно сбились в кучу.

Со стороны восхода на мирный лес надвигалась орда. Фыркали и громыхали копытами диковинные безрогие олени с волосами на шеях и хвостах, трещали и скрипели деревянные короба на кругах, а в коробах сидели люди… много странно одетых людей, белокожих, большеглазых, косматых. В иных коробах везли нехитрый скарб, в других — толстых розовых вепрей. За ордой поспешало стадо коз, пастух верхом на таком же невиданном олене щёлкал кнутом, не давая скотине отбиться.

Вождь Харра грузно опёрся о копьё, годное лишь на то, чтобы ребятёнков гонять, но бесполезное супротив орды. Припомнил рассказы заречных соседей, что, дескать, кругом развелось полным-полно пришельцев. Так и прут откуда-то с восхода, обживают чужие земли. Сжигают живородные леса, корпят над чахлыми травами, стада пускают на заливные луга, чтобы те обернулись пустошами. Всюду сеют разрушение, а попробуй совладай с ними — не совладаешь. У них оружие такое — камень крошит — не подступишься с копьями.

Сплетни о нашествии наводнили округу, уже не только вожди — любимцы ду́хов, но и простые смертные с любопытством и ужасом слушали последние вести. Шаманы стращали, что грядёт конец света. Долго люди жили в своё удовольствие, пора и честь знать. Раньше царило благочестие, а теперь народ распоясался. Молодёжь старших не слушает, от охоты нос воротит. Все мысли о том, как роскошнее землянку обставить. Обмельчали люди, захирели, к излишествам привыкли. В старину человек мог уцелеть один-одинешенек в глухой чащобе, а нынче… куда там! Загнётся без костра, сапог и глиняной посуды. Вдобавок леса повырубали, зверьё переловили, не на мясо, на шкурки красивые, а уж какую помойку за деревней развели! Доколе природа будет терпеть?

Возьмёт и отомстит однажды, и права будет.

Что и говорить, по всем приметам быть концу света. Пришельцы, никак, наказание от духов-хранителей, истребят род человеческий!

В общем, трухнуло племя Хитрых Ежей. Дети вопили, женщины зеленели, мужчины трясущимися руками сжимали копья да луки. Незнакомцы остановились перед деревней, рослые и страшные, в золотой пыли, озаренные лучами солнца, выглянувшего из-за щетины дальнего леса. Местные собаки храбро перелаивались с прибывшими, но держались подле хозяев.

Харра посчитал короба на кругах. Десяток, там десяток, и тут почти десяток. Нет, это не орда, это большая орда! И неважно, что среди пришельцев полным-полно женщин, детей и стариков. Поди, у всех под одёжей блестящие непробиваемые безрукавки, а за спинами — длинные-предлинные ножи. Вождь Ежей глянул на обветренные лица, безжалостные, одинаковые (как они друг дружку различают?) и понял, что страх сейчас прорвётся, помимо воли.

Утомлённые дорогой странники взирали на обитателей деревни и частокол их копий. Замерли те в рассветном мраке, будто исчадия тьмы, порождения чащи. Сейчас как набросятся, и поминай как звали!

Борот, вождь прибывших, искоса глянул на своих: мирные землепашцы, слабые женщины, малые дети. Из оружия три ржавых меча на дне телеги да ножи — хлеб резать. Не мотыгами же поколачивать этих закалённых охотников, случись свалка! Хотя… не случайно вилами да лопатами прибить можно, видно, прадедам доводилось сражаться… Но тогда и времена были неспокойные.

В общем, Борот решил, что неплохо бы смыться, пока не поздно. Ощутил на себе скользкий взгляд колдуна (ох, как тому хочется, чтобы вождь оступился!) и властный — жены (начнёт позорить перед всеми!). Кашлянул, привстал в телеге, обернулся:

— Колдун! Приехали, что ль?

— Надо ехать на закат… — глубокомысленно изрёк старик. От него несло прелыми травами и немытым телом, потому народ колдуна сторонился. Тот ехал один в телеге и надувался от гордости.

— Ну а мы, по-твоему, где? На закате и есть! — Борот бросал косые взгляды на местных. Те недоверчиво морщили лбы. «Однако, не всё так плохо, — подумал Борот. — Дикари думать не будут, сразу разорвут. Значит, у этих рассудок имеется, договоримся».

Колдун закатил глаза к небу:

— День — это когда не спишь. Для птах ночных закатом станет восход.

Не все кочевники поняли заковыристые слова. Борот сам не разобрал.

Прощелыга-колдун всегда вывернется!

Жена недовольно буркнула:

— Сколько можно по свету шляться? Чем эта земля плоха?

Вождь пригладил лохматую бороду, задумался.

— Воды в рот набрал? — благоверная пихнула его локтём. Рука у неё была тяжёлая. — Вождь ты или кто? Давай, договаривайся с лесовиками!

Местные почтительно молчали, и Борот чуточку осмелел, гаркнув:

— Меньшой, куда запропал? Вечно ждать тебя, мешок с костями!

Долговязый парень с глазами цвета летнего неба перепрыгнул с соседней телеги к отцу. Мрачно буркнул:

— Чего говорить-то?

Меньшой слыл редкостным разумником, за три года путешествий выучившим местный нетрудный язык. Борот частенько ворчал в его сторону: «И это отпрыск славного рода воинов? Позорище! И в кого такой?»

— Бестолочь… — протянул Борот. — Будто сам не знаешь! Спроси, кто главный.

Меньшой презрительно фыркнул. Надоело ему влачить жизнь среди непроходимой дремучести. Душа желала большего.