Faded

Faded

  Когда на третий раз мне наконец-то сказали «Да», я вдруг подумал, что умру прямо в этом здании. Кинолентой в голове пронёсся самый ужасный год моей жизни. Последний год. Год без неё. Год без моей любимой девочки, которая осталась одна. С моим ребёнком под сердцем. Слишком поздно я узнал. Слишком большую ошибку совершил, думая, что вернуться обратно будет так же просто. Я ненавидел себя, хотя не предавал. Я действительно не мог ничего сделать. Год мне не давали разрешение на выезд из страны, которая всегда была родной и в которой жили самые близкие люди. Я до последнего считал, что на них всегда можно опереться. Наивный. Очередной раз наступаю на те же грабли, делая больно уже не только себе, но и той, кому так рьяно доказывал и говорил, что люблю безумно, что никогда не оставлю. Видимо, лгал, иначе бы этого не произошло.

Another star, you fade away.

      Теперь я возненавидел эту страну настолько сильно, что хочется поскорее убраться отсюда и забыть обо всём, что связывает меня с ней. Вычеркнуть, порвать и начать с нуля. Взять чистый холст и нарисовать всё заново. Скетчбук лежит нетронутым в сумке чуть меньше года. С того самого момента, когда, страшно самому себе признаться, мои надежды на чудо начали медленно угасать. До сих пор не верится. До сих пор кажется, что я сплю, а слова сотрудницы, с улыбкой протягивающей мне одобренный пакет документов со всеми подписями и прочими деталями, были самой мерзкой шуткой, которую только могли придумать. Сколько раз я приходил сюда, полный сил, и столько же раз в состоянии абсолютной апатии плёлся под ночным небом обратно, как побитая собака, которую вновь отшвырнули в сторону. Не верится. Не верится. 
 

The monster's running wild inside of me,
I'm faded, I'm faded…

      Вылет из местного аэропорта был назначен на ночь. Отличное время. Идеальное время. Потому что не придется никому ничего объяснять, выгрызать зубами признание собственной правоты у тех, на кого я надеялся и возлагал надежды. Они не поймут. Они не поддержат. Наоборот, станут стеной, огромной помехой, костью в горле, не дающей глотнуть воздуха. Нет, они не должны знать. 
      Собираю небольшую сумку, когда окончательно уверяю себя в том, что все спят. Вещей почти нет – весь старый хлам я оставляю здесь, за час до выхода закинув только маленький новый скетчбук, наличку, карточку и пару вещей из одежды на случай, если погода подведет. Остальное мне попросту не нужно. Я не собираюсь тянуть время, которого у меня почти не осталось. Отоспаться успею и дома. Главное, что этот дом есть, и мысли о нем согревает сильнее, чем самый обжигающий руки кофе. 
 

  ***

      Я бежал без сил, без воздуха в груди. И без былой уверенности в себе. Что-то внутри поднималось, подкатывало к горлу и возвращало к мысли о том, что просто так меня не выпустят. Я ждал подвоха. Ждал, что кто-то догонит, остановит, схватит за руку и, заставив согнуться пополам, вернет на исходную. Я не бежал. Я летел. 

Afraid our aim is out of sight,
Wanna see us, alive.

      Когда регистрация и досмотр заканчиваются на удивление быстро, я только-только начинаю чувствовать себя живым. Меня не трясет, как в самом начале, хотя это могло бы стать большой проблемой. Сотрудники лишь обеспокоенно спросили, нужен ли врач – видимо, выглядел я более чем скверно, и, на удивление, достаточно легко закончили своё дело. Я ждал объявления посадки. Никогда в жизни я так ненавидел время. Никогда в жизни оно не тянулось настолько долго. Никогда в жизни я не чувствовал, что тону в вечности, в пустоте, которая затягивала всё глубже. Из черноты и, признаться, полусна меня вытягивает голос, разнёсшийся по всей площади аэропорта. Объявили посадку. Больше не хотелось ни пить, ни есть. Сон прогнало тут же. Выгрызающий в душе хитроумные, известные только ему, ходы червь проснулся по пути в салон, когда, пробегая мимо Дьюти Фри, взгляд задержался на маленьком цветастом платьишке, размер которого явно указывал, что оно для ребёнка. В тот же миг показалось, что такой боли я до этого не знал. 

Where are you now?
Another dream…

      Мне стало по-настоящему спокойно только когда самолёт начал разгон по взлётно-посадочной полосе. Всё. Наконец-то всё. Медленно, плавно, я чувствовал это движение, от которого одних трясло, других никак волновало, а третьих бросало в ужас. Для меня оно служило символом спокойствия и надежды. Я откидываюсь на спинку сидения и, проигнорировав вводный инструктаж и какие-то предложения стюардессы, закрываю глаза, чувствуя себя абсолютно пустым, словно меня избавили от всего ненужного, словно заменили старый холст идеально новым, не тронутым страхами, сомнениями, ненавистью. Из бездны и очередного полусна стали появляться разметки на полосе, которая наверняка была почти пройдена, и освещающие её яркие оранжевые огни, которые уже одиноко глядели во след удаляющемуся лайнеру. Шасси убрано. Преград нет. Все помехи сломлены, словно ненужные зеркала, оставляя за собой россыпь острых осколков, на каждой грани которого сидит вся чернь прошедшего года. У меня получилось. 

These shallow waters never met what I needed,
I'm letting go, a deeper dive…