42

Пятый всадник

– Что ты такое?

Всадники Апокалипсиса смотрели на новичка с нескрываемой неприязнью. Ещё бы, спустя девятнадцать столетий они, наконец, научились уживаться на одной планетке, расписали график дежурств до самого Судного дня, и тут им на голову сваливается это чудо. Мешковата одежда, полголовы побрито наголо, а то, что осталось – кислотно-зелёного цвета, яркий аляповатый макияж и сегвей вместо коня – даже непонятно, мальчик это или девочка. И это утверждает, что он – пятый всадник Апокалипсиса.

– Эх, теперь я ещё больше завидую Чуме. Она хотя бы этого не видит, – вздохнула Война, ковыряя кинжалом в зубах.

– Через девять месяцев вернётся с дежурства – налюбуется, – заверил Голод.

– Что ты такое? – чеканя слова, неумолимо, словно сама Судьба, повторил Смерть.

– Типа пятый всадник. Прикольно, да? – незваный гость хихикнул, – А вы всегда такие кислые?

– И что ты делаешь? – Голод пропустил вопрос мимо ушей.

– В лайве с чикулями зависаю, вайны снимаю, пранки там, сторисы… – принялся перечислять незнакомец, загибая пальцы с наклейками-смайликами на длинных, острых, словно когти, ногтях.

– Что ты такого особенного с людьми делаешь? – грубо прервала его Война. – Почему ты – новый всадник?

– О-о-о, да всё, что угодно! – его лицо озарила блаженная улыбка, – Хочу – казню, хочу – милую! Хочу – короную, хочу – с грязью смешаю. Заставлю любить и ненавидеть, смеяться и плакать, сходить с ума и сводить с ума всех вокруг. Могу ложь превратить в правду, а могу наоборот… Всё могу! – самодовольно закончил он.

– Да он, по ходу, совсем отбитый, – хмыкнула Война. – Может, его – того? – она красноречиво провела кинжалом по горлу.

– Врёшь, заморыш! – Голод гневно сверкнул глазами.

Повисло напряжённое молчание.

–Чума сказала бы, что он токсичный, – заметил Смерть. Не в его правилах было давать оценочные суждения, но собратья по седлу явно рассчитывали на его поддержку.

– А как вы тут развлекаетесь? Пока ждёте Судный день и всё такое, – ни оскорбления, ни угрозы не омрачили беспечное веселье гостя.

Одно это неугомонное жизнелюбие заставляло усомниться в том, что он – всадник. У Войны, огненно-рыжей, крепко сбитой воительницы, на губах обычно играла призывная усмешка – дескать, только дай повод, посмотрим, кто кого. Голод, высокий, темноглазый, скуластый атлет с безупречными рельефными мышцами, держался неизменно высокомерно. Смерть традиционно сохранял нейтралитет и обходился с другими подчёркнуто вежливо, но в его присутствии даже антропоморфов пробирал потусторонний холодок. На Чуму вообще было не взглянуть без содрогания. И тут этот жизнерадостный засранец с ядовито-зелёными патлами заявляет, что он – один из них.

– Играем в Дженгу из человеческих душ, – свысока процедил Голод. – И как ты всё это проделываешь? Превращаешь правду в ложь и прочее?

– Изи! – он осклабился и показал большой палец. – Пока вы, старпёры, пыжитесь, я управляю миром, не вставая с дивана!

– Вы как хотите, братцы, а я его всё-таки зашибу, – Война достала из ножен неподъёмный на вид двуручный меч. – Если он действительно всадник, ничего ему не сделается.

– Но почему? Почему они не выбрали пятым всадником Естественный Отбор или Несчастный Случай? Второй – тот ещё клоун, но всяко лучше этого… – Голод брезгливо ткнул пальцем в сторону новичка, – Да я даже не знаю, что это!

– Ну ты тёмный, дедуля! У тебя, либо, даже инсты нет!

– Вот это ты зря сейчас сказал, может, даже обидел, – вступилась за товарища Война, – Он только так теперь людей голодом и морит.

И понеслась: разорались, забряцали оружием, затопали ногами, захрустели костяшками пальцев – Война поигрывала мечом, Голод метал громы и молнии, зеленоволосый кривлялся и ржал над ними. Скоро Смерти надоел этот балаган, но достучаться до разгорячённых всадников оказалось не так-то просто:

– Я ЕСМЬ ОМЕГА! – прогремел он в полную силу своего голоса. Небосвод содрогнулся, часы Судного дня на секунду остановились, Война и Голод разом присмирели, и только новенький всё не унимался:

– Это чё, кликуха типа? Пушка! Тогда я, чур, хэштег! – он скрестил руки на груди и показал «козу».

На этот раз молчание длилось на минуту дольше бесконечности между сингулярностью и Большим взрывом.

– Как говорит Чума, «если само рассосётся – патологоанатому меньше работы». Может, тогда просто будем его игнорировать? – предложил Голод. Остальные согласно закивали – связываться с этим чудиком было себе дороже.

Зато пятый всадник сразу поник: глазки беспокойно забегали, а самодовольные нотки в голосе сменились просительной интонацией – он пытался обратить на себя внимание остальных и так, и эдак, но они в упор не замечали его потуг. Зеленоволосый засуетился, заметался – поначалу он ещё храбрился, но спустя каких-то десять минут сдался и захандрил. Даже Войне, которая никого не щадила, стало жаль это несуразное существо.

Новенький хватал всадников за руки и гладил своими тоненькими, хрупкими пальцами, в жизни не державшими ничего тяжелее смартфона, вглядывался в бесстрастные лица своими глазищами, полными слёз, и бессовестно подрагивал нижней губой, словно вот-вот разревётся. Это оказалось пыткой похлеще, чем слушать его бред: всадники посовещались и решили оставить чудика до возвращения Чумы, чтобы всем вместе думать, как с ним поступить.

– Тут тебе не курорт, поэтому спать будешь в чулане под лестницей. И в график тебя добавим – будешь отрабатывать на Земле, как все – нечего филонить, – строго наставляла его Война, провожая в «комнату». – Звать-то тебя как, оболтус?

– Лайки, – шмыгнул носом пятый всадник.

– Как собаку что ли? – недоверчиво переспросил Голод, увязавшийся за ними.

– Не… как лайк. Ну, ты в теме, старик, – он заулыбался и показал большой палец.