Фейри с Арбата. Гамбит

Глава 7. Сакс

— Да будешь ты отвечать, щучий потрох?

Асгейрово отродье, привязанное к грабу, не шелохнулось.

— …разгневался Асгейр-Солнце на отступников, и настала Великая Сушь на той земле, и иссякли источники, и сгнили посевы, и кричали младенцы в утробах матерей своих… — продолжал луч нараспев читать испоганенные древние легенды.

Сакс оборвал речитатив оплеухой и, схватив луча за коротко стриженые лохмы, заглянул в мутные глаза.

— Я не хочу пачкаться твоей проклятой кровью, но если придется… — сказал совсем тихо, чтобы Лиле не слышала. — Хотя пальцы можно переломать и без крови.

Луч продолжал смотреть вдаль, а Сакс выругался про себя: угораздило же его согласиться, чтобы Лиле пошла с ними! Ей, мол, все равно, что он будет делать с пленником, хоть резать на ремни. Она не будет смотреть и слушать, у нее дудочка и природа, и вообще, война же, что она, не понимает? И Охотник хорош. Пусть-де дочка погуляет, поиграет со зверушками. Ей полезно.

Забавно, но шутка Охотника, мол, Лиле — дочка его родная, от фейри прижитая и вот прямо чудом нашедшаяся, внезапно оказалась очень похожей на правду и прижилась в лагере, будто бы так и надо: вчера впервые повстречались, а сегодня уже дочка. Было между ними что-то схожее, не столько во внешности, сколько в том, как и о чем говорили. Словно впрямь родня. А повстанцы так и вовсе поверили. Видно, так оно проще — если понятно, кто девица и откуда, а не из волшебного холма вышла. Из холма — то для легенд и баллад, а Лиле своя, настоящая. Охотникова дочка, и все тут.

Лиле и в самом деле не смотрела, как Сакс бьется с упрямым щукиным сыном, дери его сворой. Что-то наигрывала, присев на поваленное дерево, а сейчас и вовсе ушла к кустам боярышника, откуда слышалось довольное похрюкивание и хруст веток. А Охотник, так и не сказавший имени, и которого Лиле почему-то называла Кожаным Чулком, — когда не батюшкой, да с поклоном, — сидел на том же дереве и глядел на саксовы мучения. Пожалуй, пора отсылать Лиле в лагерь и ломать лучу пальцы.

Видимо, Охотнику тоже надоело. Хмыкнул и со странной интонацией сказал:

— Неправильно ты бутер… ты с ним разговариваешь, — поправился и снова хмыкнул. — Посторонись, пусть щучий сын посмотрит, чем развлекается моя доченька. А потом продолжим.

Сакс пожал плечами, но отодвинулся, сам обернулся — и вздрогнул. Руки сами дернулись к луку и тетиве. Из кустов боярышника торчал довольный бурый пятак, а Лиле, шепча что-то ласковое, чесала подсвинку уши и трепала по холке. Кабанчик, — раза в полтора тяжелее нее, — жмурился и хрюкал, переступая копытцами. Асгейрово отродье тоже хрюкнуло и прошептало:

— Не надо.

Охотник, тоже приготовивший лук, просто на всякий случай, все с того же дерева ответил, этак ласково, по-отечески:

— Надо, лучик, надо. Не будешь умницей, моя девочка из тебя душу вынет и на дудочку намотает.

Луч тяжело сглотнул, вытаращил глаза — и охнул одновременно с треском куста, басовитым хрюканьем и тихим проклятием Охотника. Выдергивая стрелу, Сакс обернулся и выстрелил навскидку, прямо в здоровенную клыкастую морду, торчащую из боярышника всего в трех шагах от Лиле. Охотник метнул нож, в ту же морду, одновременно с Саксом. Кабаниха тяжело рухнула, дергая копытами и ломая куст, Лиле отскочила и завизжала, а подсвинок обиженно хрюкнул и пошел на нее. Мстить за мать или требовать ласки, Саксу было все равно. Он снова выстрелил — попал кабану в шею, и еще… остановился лишь после третьей стрелы, — хотя в туше почему-то торчало шесть, — когда кабанчик осел в траву и затих.

Охотник опустил лук и дрожащей рукой вытер лоб.

— Чистое везение… чтоб матерого кабана с одной стрелы… — И тут же нахмурился, словно сам на себя разозлился. — Так, парень. Как Дунка лечить, луч не знает. А раз не знает, то он нам не нужен.

Луч завопил, как будто его уже резали. Нечленораздельно и пронзительно, про "не отдавайте колдунье!"

Но Саксу было не до него. Лиле, метнувшаяся в сторону от кабанчика, запуталась соседнем кусте, дернулась раз, другой, исцарапалась, и сейчас замерла, дрожа и даже не пытаясь освободиться.

— Маленькая, тише, все уже, — шепнул Сакс, выпутал ее из веток и на руках отнес к поваленному дереву.

Она сначала вцепилась ему в куртку, потом смущенно и по-девчоночьи шмыгнула носом и разжала пальцы. Присела на дерево, рядом с Охотником, и уставилась вроде в никуда, а получилось — на луча. Тот на мгновенье замолчал, а потом завыл и забился. Охотник досадливо стукнул по стволу кулаком.